От взгляда Коуди не ускользнуло, как она облизнула нижнюю губу. Нервная привычка. И сразу лавина воспоминаний обрушилась на него. Их губы, горячие и нетерпеливые, дикий танец языков… Но и сейчас одного только взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы он ощутил болезненный прилив желания.

Нет, он не позволит себе ничего лишнего. Даже если она будет умолять его. Пусть и не надеется.

Маргарет переступила с одного высокого каблучка на другой.

— Ты имеешь право злиться на меня.

— Злиться? С чего это вдруг я должен злиться? Я даже не помню, почему и как давно, собственно, ты уехала.

— Шесть лет, — произнесла она, — три месяца и семнадцать дней.

Если бы Коуди не знал всего, он бы подумал, что Маргарет считала дни. И что она думала о нем. Так же, как он думал о ней в каждый из этих долгих дней. Но он знал. Благодаря тетушке о Маргарет говорили как о любимице всего города, добившейся больших успехов, социальных и профессиональных.

— Надо же, как давно, — холодно заметил он. — Да, воистину время летит незаметно, когда развлекаешься.

— Это ты о себе? — Вопрос прозвучал так колко, что давно похороненные чувства ударили с новой остротой, заставив Коуди судорожно глотнуть воздух, чтобы не потерять самообладание.

— А о ком же еще, черт возьми? Разумеется, обо мне. — Он небрежно сунул руки в карманы и уставился на нее, слегка прищурившись. — Ну а ты как?

Хотя нет, стоп, он не желает ничего слышать — ни о ней, ни о ее новой жизни. И без ее рассказов ясно, что это за жизнь: вечеринки, друзья… А в подробностях он не нуждается. К чему эта новая боль?

Коуди заметил взгляд Маргарет, скользнувший по нему сверху вниз. Слава богу, он нашел время почистить ботинки и постричься. И она тут ни при чем, просто у него есть своя гордость, и все.

— Ты изменился, — наконец сказала девушка, невольно поежившись от холода, сквозившего из ледяных голубых глаз.

— Да нет, это как раз ты изменилась.

— Я хочу… я должна попросить у тебя прощения, — выдавила Маргарет. Если, конечно, ее поступок вообще заслуживает прощения. Возможно, она смогла бы все объяснить Коуди, если бы он захотел выслушать. Объяснить, каково быть девятнадцатилетней девушкой, загнанной в тупик собственными страхами и разочарованиями. Вдруг на этот раз он поймет ее? Это стоило бы тех минут мучительной душевной боли, в которую ее повергла неожиданно обрушившаяся встреча.

— Ты мне должна гораздо больше, — бросил мужчина.

— Что же я могу сделать?.. — спросила она, вонзив кончики ногтей в ладони. Может, ей броситься к его ногам и молить о прощении? Вряд ли поможет. Скорее всего, он просто перешагнет через нее и уйдет. Господи, да она не переставала думать об этом человеке все долгие шесть лет! Представляла, как встретит его, думала, что скажет, как попытается наладить отношения.

И вот этот день настал. И все вышло совсем не так, как она себе представляла. Просто… просто хуже некуда.

— Что сделать? Убраться из города. Убраться и больше не возвращаться!

Потрясенная грубой силой его слов, Маргарет непроизвольно отшатнулась, налетев на край старого дубового стола.

— Я уеду, — вызывающе выпалила она, — как только улажу дела с журналом и организую похороны.

Она могла поклясться, что Коуди сейчас уйдет, хлопнув за собой дверью, но он одним движением забросил свою шляпу на вешалку из оленьих рогов и непринужденно плюхнулся в кресло напротив стола.

— Мне очень жаль, что твоя тетя покинула нас.

Маргарет задумчиво растирала запястья, в которых до сих пор что-то ныло и жгло, словно там шевелились тысячи мелких иголочек. В голосе Коуди не было ни малейшей симпатии, только ярость, сквозившая в напряженных мускулах плеч, в застывших на лбу мрачных линиях. Неужели это тот самый человек, который однажды так нежно массировал ее спину, пытаясь снять судорогу, неужели это он с такой неподдельной гордостью развешивал в своей гостиной ее абстрактные картинки?

— Я должна была приехать раньше, — еле слышно произнесла девушка, не в силах освободиться от прочно застывшего комка в горле.

— А кто тебе не давал? Приехала бы! Чего ты боялась? Что тебя никто не помнит или что никому в этом городе нет до тебя дела?

Маргарет судорожно вцепилась в край стола и уставилась невидящим взором на кончики кожаных туфелек. Пытаясь сохранить самообладание, она глубоко вздохнула.

— После стольких лет, после всего, что мы когда-то значили друг для друга, я думала…

— Ты думала, что я нетерпеливо дожидаюсь тебя с распростертыми объятиями? Не сходи с ума!

Маргарет оторвалась от созерцания своих туфель и тут же столкнулась с пристальным взглядом Коуди. Воспоминания вновь нахлынули на нее. Их последняя ночь… Жаркие объятия его сильных рук, застывших в трепетном ожидании, пока она рвет пуговицы на своей блузке. Его напор и нежность, сияющие глаза, его губы, терзающие ее болезненно отвердевшие от желания соски.

Маргарет и сейчас ощущала эту дрожь, как будто все произошло лишь вчера. Но уже минуло шесть лет с того дня, как они нарушили взаимное обещание и жадно любили друг друга, не дотерпев двадцати четырех часов до свадебной церемонии. Той самой, которой так и не суждено было состояться. И за эти шесть лет она так и не встретила кого-то, кто помог бы ей преодолеть внутренние запреты и перед кем она смогла бы раздеться… Маргарет осталось лишь с головой уйти в работу. Что, впрочем, не принесло желаемого результата: того умопомрачительного успеха, о котором мечтала, она не добилась, а единственного любимого мужчину потеряла…

Маргарет скрестила руки на груди, надеясь, что Коуди не заметил, как предательски возбудились и напряглись у нее соски под дерзким мужским взглядом, но он увидел, и девушка вспыхнула.

— Я не думала, что все это так серьезно, — сказала она, — иначе я бы приехала.

Она обошла стол и села с противоположной стороны, чтобы создать хоть какую-то дистанцию между ними. Господи, он до сих пор был самым сексуальным мужчиной, какого она когда-либо встречала, несмотря на грязные ботинки и копну темных, почти черных взъерошенных волос.

Очевидная мужественность Коуди бросалась в глаза. Он способен был вызвать у нее прямо сейчас горячий поток страсти, и Маргарет, всерьез опасалась, что не устоит, находясь на столь ничтожном расстоянии от него.

— Что я могу сделать для тебя? — холодно спросила она. Человек напротив нее не переставал сверлить ее взглядом, под которым ее кожа покрывалась ледяными мурашками, а внутри все пылало огнем. — Может, хочешь поместить объявление в «Одиноком ковбое»? Номер следующего месяца будет экстренным.

— Объявление в журнальчике неприкаянных сердец? — скептически воскликнул Коуди. — Нет уж, это не для меня, я уже женат.

Острое разочарование, охватившее ее, оказалось неожиданно болезненным. Он женат. А почему, собственно, нет? Он что, должен был нетерпеливо дожидаться ее? Он, чьего пылкого взгляда или легкого прикосновения было достаточно, чтобы повергнуть любую женщину в тревожную дрожь ожидания?

— Я… я рада за тебя, — пробормотала Маргарет.

Да, она рада. Потому что теперь может спокойно вернуться в Чикаго и вычеркнуть из своей жизни прошлое. Но почему, черт возьми, ей так горько слышать, что он женат?

Нет и нет, это ощущение пустоты в желудке никак не связано с новостью о браке Коуди. Если она и разочарована, то только тем, что не удалось продать место для объявления в газете — чтобы показать тете Мод, что ее племянница Маргарет способна управиться с делами. Ведь тетя, возможно, следит со своего райского облака за каждым ее движением. Кажется, она даже слышит ее голос: «Маргарет, милочка, не выпускай отсюда никого, покуда он не подаст объявление».

— Я пришел по другому делу. Не по своему.

— Да? И кто же тебя прислал?