изначально? Или он сам может стремиться к высокой планке?

— Я думаю, есть два ответа на этот вопрос. Есть ярко выраженный талант или призвание, тут все понятно. И существуют люди, имеющие честолюбие, они ставят себе задачи, в частности — непосильные. И они во имя этой задачи начинают действовать и поднимаются на этом, вырастают. Чем более велика задача, тем сильнее она помогает человеку подняться над собой. А ведь человек может гораздо больше, чем ему кажется. Я сталкивался с ситуациями, когда человек средних способностей совершает замечательные открытия, потому что сама задача дает ему силы.

— Вы сказали про призвание — это важная и сложная тема в вопросе личного времени, личной стратегии. Как понять — где моя ниша, моя область, стезя? Насколько я знаю, у Вас тоже был такой момент, когда два пути расходились — научный и писательский, и Вы выбрали писательский. Вы могли бы что-то посоветовать человеку — как раскрыть свое призвание?

— Я убедился — большинство людей не успевают узнать себя, свой дар, свои способности. Человек всю жизнь служит, выполняет свою работу — менеджера, строителя, журналиста. А на самом деле у него совершенно другие способности. Может быть, он великий летчик или великий врач? Как раскрыть свои способности — это проблема, которая стоит перед человеком и человечеством в целом. Если бы каждый мог узнать — на что он годится, это было бы величайшим благом. Каждый человек был бы счастлив, если бы почувствовал это и смог себя осуществить. Думаю, что, во-первых, надо прислушиваться к себе. У каждого человека есть какие-то неясные призывы, симпатии, тяга к чему-то. Но люди часто боятся им поверить. Почему я сам пошел на инженерно-энергетическую специальность? Отчасти — романтика тех лет, отчасти — влияние родителей и практические соображения, ведь это была возможность зарабатывать, содержать семью.

— Здесь еще возникает вопрос: как человеку отделить свою самость от того, что навязывает ему социум?

— Всегда присутствует момент практический, материальный, против которого трудно идти, это всегда риск. Может быть, придется жить труднее, беднее или какое-то время испытывать трудности. Но нужно прислушиваться к тем сигналам, которые подает душа.

— А Вы не могли бы привести пример, когда человек вот так пошел за своим призванием наперекор всем здравым соображениям и победил?

— Да хотя бы себя могу привести в пример. Я окончил политехнический институт, работал по специальности, добился успехов, пошел даже в аспирантуру. Мне наука давалась, я вполне мог бы сделать научную карьеру. Сейчас был бы, наверное, доктором наук, профессором. Но я уже тогда по ночам писал книги, и настал момент, когда я решил уйти. Куда? А никуда. У меня не было никаких ни связей, ни образования. Но я решил все-таки рискнуть, перешагнул свой страх. Слава богу, меня поддержала моя семья. Я ушел в рискованное «никуда» и потом ни разу не пожалел об этом.

— В связи с такими рискованными шагами возникает вопрос — как, по-вашему, вообще должна выглядеть жизнь человека? Плавное поступательное движение или скачки? Сейчас на Западе все чаще говорят о второй карьере, когда человек, например, в 40 лет радикально меняет вид деятельности, желая проявить другие составляющие своей личности, — уходит, например, руководить благотворительным фондом или пастором становится.

— Японские поэты в древности делали такие вещи — они меняли имя. Полный разрыв с прошлым. Представляете, что вдруг Маяковский начал писать свои стихи под именем Никифоров? Это требует большой смелости. Но такие вещи должны быть оправданны, они должны иметь смысл. Если это только для того, чтобы изменить специальность, попробовать себя в других видах деятельности. Это напоминает какой-то спортивный подход к жизни, возможно — проявление тщеславия.

Или это поиски самого себя? Но вообще, я думаю, жить надо вглубь, а не вширь.

— В своей автобиографии Вы пишете, что смотрите на свою жизнь, а там — три разных человека, и они друг другу не понравились бы, если бы встретились. С чем это связано?

— Я думаю, что эта проблема существует у каждого. Меняется человек, и прежний может оказаться совсем другим, чем его представления о нем. И эти встречи чрезвычайно опасны. Допустим, если Вы встречаетесь с собой, например, с 15-летним, может оказаться, что Вы мечтали совсем о другом человеке — и Вы глубоко разочарованы. А может, наоборот, восхищены.

— Как поймать такой качественный скачок? Как почувствовать, что настал перелом в жизни и пора что-то менять?

— А откуда у Вас такое рациональное отношение к жизни? Вы знаете, что Вы хотите от своей жизни? Вы идете туда, куда хотите? А раньше Вы шли туда же? Какая траектория — прямо или петляете?

— Это похоже на артиллеристов — есть какая-то полярная звезда, и мы к ней последовательными приближениями движемся — по пути можем петлять, но звезда остается.

— В вилку берете?

— Да, именно так! Но вот еще вопрос, который здесь возникает — как быть, если человек не хочет делать ставку на полный рационализм, планировать свою жизнь — в 30 лет я буду тем-то, в 40 — тем-то… Что делать человеку, который хочет не пропустить, поймать призыв жизни и адекватно на него отреагировать?

— Это очень трудно. Думаю, нужно не фальшивить в этой жизни, не врать самому себе, ясно отдавать себе отчет, где у тебя начинаются компромиссы, — и быть самим собой.

— Не может ли система Любищева помешать быть самим собой, когда ты рационально строишь свое время, ставишь цели?

— Не думаю. Например, Любищев поставил себе грандиозную задачу, и эта задача поглотила его настолько, что он не мог позволить себе отступать от нее, но в то же время и от самого себя. В этом смысле он был совершенно естественным человеком и, несмотря ни на что, жил, писал и действовал так, как он считал нужным. Его переписка поражает независимостью мысли. В то время это было очень трудно — этот пресс агитации, идеологии.

— Вы видели людей, которые применяли систему, пытались строить свою жизнь? Насколько велико здесь различие между технарями и гуманитариями? Обычно считается, что гуманитарии с большим трудом поддаются организации, планированию.

— Думаю, тут нет никакой разницы. Я, допустим, знал писателя Симонова, который умел работать в любой обстановке планомерно и эффективно. Хотя, когда человек очень талантлив, он живет не по нашим правилам. Он не сам делает, ему диктует кто-то.

— То есть важно не столько запланировать, сколько не пропустить?

— Да, гений скорее слушает и просто записывает. Поэтому обычные мерки планирования здесь неприменимы. Например, Ландау — гуляет, говорит, шутит, рассказывает анекдоты. И вдруг покидает компанию, начинает что-то записывать. Но тут важно то, что он ставил себе задачу, и его мозг, его сознание занимались ею, независимо от окружающей обстановки. Это особое свойство человеческого таланта — работать независимо от внешнего состояния. Хотя есть гуманитарии, которые много сделали, многого добились именно благодаря организации и планомерности своей работы.

— Вы можете привести пример, когда лично Вам помогли методы организации времени? Из системы Любищева или какие-то другие?

— Систему Любищева я никогда не применял. Но она все-таки оказала на меня свое действие. Я понял — как можно жить, как можно было бы жить. Это воспринималось как молчаливый внутренний призыв. И я стал гораздо бережнее относиться ко времени и болезненнее — к разным нелепым способам времяпрепровождения, к убийству времени.

— То есть значение не столько технологическое, сколько мировоззренческое?

— Да. И я считаю мировоззренческое важнейшим.

— Как Вы видите будущее развития этой темы у нас в стране? Не потеряны ли мы в этом плане, есть ли перспективы?

— Самое первое, что приходит в голову, — в нашем совершенно чудовищном бюрократизме мы воруем человеческую жизнь. Мы воруем время у каждого человека. Люди часами сидят в приемных, в больницах и т. п. Это безобразно. Жизнь состоит из часов и минут, которые теряются безвозвратно. Это —