там?

— Зам главного технолога.

А самомнения-то… Дробышев успокоенно посмеялся про себя и стал рассказывать о данных будущего аккумулятора, какие нужны пластины, в чем их особенность. Как всегда, рассказ воодушевил его. Цифры обладали испытанной магией. Само произнесение их вслух было приятно. Он привык, что лица слушателей, даже понимающих сложность задачи, постепенно смягчались, становились мечтательно-нездешними.

Он взял Селянина под руку, повел вдоль борта. Ради такого дела можно было поступиться самолюбием.

— Выходит, мне повезло, — заключил он сердечно. — На ловца и зверь бежит.

— Не знаю, — с некоторой колкостью усомнился Селянин. — Я — что. Вам надо с директором.

— Директор — само собою. А я вас в адвокаты. По знакомству. Советоваться-то он с вами будет.

— Это его дело. — Селянин высвободился, раскинул руки навстречу сыну. — Леха! Язя видел? Да- с… — Он чему-то удивленно засмеялся. — А заводишко-то наш невидный. Верно, Леха?

— Зато в некотором роде уникальный, — заступился Дробышев, превозмогая желание выругаться. — У вас можно прокатанные электроды делать. Любые покрытия.

Селянин равнодушно кивнул.

— Леха, а где мама?

— Она с тетей Томой.

Они заговорили о своем. Дробышев растерялся: даже мастера, простые заводские мастера и те ахали — неслыханная емкость! К новому аккумулятору проникались интересом, расспрашивали, одни с недоверием, другие с восторгом, но как-то реагировали.

— Так как же? — напомнил он смущенно.

Селянин наморщил лоб, как бы вспоминая:

— Ах да… Если меня спросят, я, к сожалению, буду против.

— То есть?

— Буду отговаривать директора. — И Селянин весело развел руками.

— Вот как… Почему же?

— А зачем нам взваливать на себя. — Глаза Селянина смотрели кротко и приветливо, однако где-то на дне их играло веселье. — Посудите сами: работа внеплановая, трудоемкая. С этими пластинами умыкаешься. Спецоснастка нужна. Какой нам резон? И без того хвороб нам хватает.

Прикрыв глаза, Дробышев попробовал представить того Селянина.

— Неужели это вы? Может, то был ваш брат? И это вы говорите мне?

— Я, я самый. Никаких братьев. В натуральную величину, — с удовольствием подтвердил Селянин.

— Ну, это уже не косметика, а полная реконструкция. И снаружи, и внутри. Какое превращение!

Мальчик настороженно смотрел на Дробышева, на отца, пытаясь понять, что происходит.

— У тебя, Леша, папа иллюзионист. Только что был впереди прогресса, и — хоп! — перед нами матерый консерватор. Не желает помочь передовой идее. Что с ним случилось?

Селянин миролюбиво улыбался, кивал.

— А что делать? Мы вот с Лешей выписываем «Знание — сила». Отличный журнал. В каждом номере про новые идеи, столько открытий — диву даешься. И все коренные, все переворачивают. — Он сочувственно пожал плечами и подмигнул Леше, еле заметно, однако с таким мерзким намеком, что Дробышев покраснел.

«Что ж это, он хочет меня выставить маньяком». Он понял, что стоит поддаться возмущению, и все пропало. И без того он успел многое проиграть в этом разговоре. Он придал голосу беззаботность мэтра, которому наплевать на результаты своей просьбы.

— Что ж, идея вам кажется нереальной?

— Идея чудесная. — Селянин мечтательно вздохнул. — У меня самого когда-то бродила мыслишка — попробовать нечто вроде биоаккумулятора. Электролит из органики.

— Чистяковский вариант?

— Зачем, у меня свой был вариант. Я даже прикидывал. Примитивно, конечно.

— Мы это направление тоже имеем в виду.

— Да ну? — вежливо удивился Селянин и помахал руками. — Прекрасное направление. Божественное направление.

Держась за поручни, он откинулся на вытянутых руках, выжимаясь, приседая, и Леша, косясь на Дробышева, тоже приседал. Двигались они в лад, глубоко и ровно дыша, так что Дробышев невольно засмотрелся. Чего ему не хватало, так это сына. Девчонки — совсем другое. Отправиться вдвоем с сыном, мешки за плечами, по рекам и лесам…

— Весьма сожалею, что ваши упражнения помешали закончить столь приятную беседу, — произнес Дробышев как хорошо воспитанный человек. — Был рад встретиться.

— Простите, — виновато сказал Селянин. — Привык перед сном… — Он выпрямился. Лицо его потно блестело, грудь раздувалась, он дышал шумно, наслаждаясь каждым вздохом, своим здоровьем, этим чистым воздухом.

— Мы подводным плаванием с Лешей занимаемся, — сообщил Селянин, как бы продолжая извиняться. — Да, так вы насчет биоаккумулятора говорили. Весьма перспективная проблема.

— А что, если… — Дробышев запнулся. — Конечно, если органика вас еще занимает, я мог бы… Хотите к нам в лабораторию?

Вместо широкого жеста получилась чуть ли не просьба. Что-то все время сбивало Дробышева.

Селянин улыбнулся так, как будто ожидал этого предложения.

— Великодушно. Ценю. Жаль, что поздновато. Увы, увы! Видите ли, Денис Семенович, степени я не достиг, значит, оформите вы меня старшим инженером. Либо эмэнэс. В деньгах я потеряю рублей сто. Квартиры вы не мне дадите. Точно? А в Кремнегорске у меня трехкомнатная. И прочие условия у вас не ахти.

— С чего вы взяли?

— Да это ж невооруженным глазом… — Селянин заботливо смахнул какую-то мошку с дробышевского плеча. — Вот вы, известный ученый, должны тащиться к нам, в тьмутаракань, уговаривать, упрашивать. Я ж понимаю. Вместо того чтобы вызвать директора нашего в Москву… Потому что все на вашем энтузиазме держится. Передо мной, пешкой, и то вам приходится… Куда это годится? При такой бедности добиться каких-нибудь результатов — это ж сколько время надо. Для меня вот что курьез. — Он наклонился к Дробышеву, заглядывая ему в глаза. — На что вы рассчитываете?

— В каком смысле?

— Допустим, рабочую температуру элемента снизить. Одна эта проблема потребует годы. А при ваших-то условиях? Вы прикидывали?

Вопрос был противный. Внутри заныло, ожила какая-то сосущая пакость. На что ушли последние два года? Куда они подевались? Ничего толком не вспоминалось, лишь мелкая суета, какие-то хлопоты, заседания, бумажки.

С тех пор как он добился создания лаборатории, он то выбивал лаборантскую ставку, то приборы, день за днем, неделя за неделей проскакивали, и все они были ненастоящие, все были преддверием. И вот, оказывается, прошло два года — шутка ли, два года, — а до самого главного так он и не добрался. В начале он полагал месяцев семь, от силы год потратить на организацию лаборатории. С его напором, хваткой он справится, и затем заварится оно самое, ради чего уже не жалко времени.

В тот момент собственная его жизнь казалась бессрочной, вся она располагалась в Будущем…

Об этом тоже не следовало думать.

Селянин ждал ответа. С холодным вниманием он наблюдал за Дробышевым, как в поле микроскопа за поведением какой-нибудь козявки.

— Часто лаборатория лучше всего работает, пока она в подвале, — заученно сказал Дробышев. — Наука не должна становиться жирной. Есть романтика в наших невзгодах. Недостаток средств обостряет пытливость, требует оригинального мышления…

Он без конца повторял это своим сотрудникам и своим противникам. Никто не должен был различить,