парашютах в ночь на двадцать восьмое апреля по приказу самого Гитлера…

…Выстрелы в здании раздавались все реже: чувствовалось, что домом овладели наши. Нужно было связаться со штабом полка и доложить обстановку. Эсэсовцы, засевшие в здании министерства внутренних дел, по-видимому, были взбешены, узнав, что русским удалось захватить дом напротив, и, когда на мосту через Шпрее показались бегущие связисты с катушками, они открыли сильный огонь. Связисты залегли.

«Побьют ребят», — подумал Берест. Взгляд его упал на полевой немецкий телефон, стоявший в углу комнаты. Он приказал одному из солдат пробраться к угловому окну и крикнуть связистам, чтобы они привязали кабель к камню и бросили его в окно, а сами пока оставались бы за баррикадами. Все так и сделали. Немецкий аппарат был исправен. Едва к нему присоединили провода, как зажужжал зуммер. Берест взял трубку.

— «Восьмой» вызывает «семнадцатого», — сказали на другом конце провода.

— «Дом Гиммлера» пробовали? — По голосу Берест сразу узнал «восьмого» — командира полка полковника Зинченко.

— Будем пробовать, но нас мало, поддержите артиллерией.

— Хорошо, жду от вас донесений из «дома Гиммлера».

«Дом Гиммлера» пришлось штурмовать дважды…

Только когда подошли подразделения батальона старшего лейтенанта Давыдова, группа Береста ворвалась в подвальное помещение. Гитлеровцы погасили свет, потому приходилось пробираться в темноте. Бои шли и на верхних этажах. Потолок гудел от топота солдатских ног и от взрывов гранат. Впереди мигнул карманный фонарик, и кто-то из солдат рядом с Берестом пустил в том направлении длинную очередь… Бои в здании министерства внутренних дел шли весь день 29 апреля и всю ночь. Только к шести часам утра удалось очистить его от гитлеровцев.

Из канцелярии Гиммлера хорошо была видна Королевская площадь, сплошь покрытая надолбами, завалами и баррикадами. В глубине ее стояло большое черное здание с ребристым куполом наверху. К центральному входу с колоннами вела массивная лестница с широкими ступенями. Из окон здания, обложенных кирпичом, торчали стволы пулеметов и скорострельных пушек. В парке, примыкавшем к площади, виднелись замаскированные зенитные орудия и самоходные установки «фердинанд». Перед домом проходил широкий канал. Под прицелом был каждый метр площади.

Телефонисты уже протянули связь к «дому Гиммлера», Берест позвонил командиру полка:

— Товарищ «восьмой»! «Дом Гиммлера» взят! Вижу перед собой большое темное здание.

— Я буду сейчас у вас сам, — ответил полковник Зинченко.

Здание на площади было очень похоже на рейхстаг. Об этом же говорили и карты, но, чтобы окончательно убедиться, привели двух пленных.

— Это рейхстаг, — в один голос заявили они.

Весть эта мигом разнеслась по всем этажам, сотни глаз смотрели на «логово», солдаты ликовали, кто-то сказал:

— Так вот он какой, проклятый!

Здесь же, в «доме Гиммлера», Берест собрал коммунистов и комсомольцев. Замполит был предельно краток:

— Товарищи! Нам выпала великая честь водрузить Знамя Победы над рейхстагом.

Не было такого бойца, который не вызвался бы сделать это первым. Вперед вышли сержанты Пятницкий и Щербина.

— У нас есть знамя, — в руках у Пятницкого был кусок красного полотнища.

В двенадцатом часу дня после артиллерийского налета группа бойцов с криком «Ура!» выбежала на Королевскую площадь. До рейхстага было метров двести-триста, но шквал огня и металла обрушился на советских солдат. Осколки рикошетили и со звоном падали на булыжную мостовую. Берест бежал, падал, вскакивал и снова бежал. Он увидел, как упал Пятницкий, и закусил губу: «Убит!». Но сержант пополз дальше, припадая к земле, держа в левой руке знамя. Берест прыгнул в канал, через который были перекинуты рельсы, и спрятался за ними.

Рейхстаг дымился от выстрелов. Из его окон вырывались короткие языки пламени. Достаточно было пошевелиться кому-нибудь, как с крыши без промаха били снайперы. Вот дернулся и затих один солдат неподалеку от лейтенанта, другой… Берест не чувствовал ни холода апрельской воды, ни смертельной усталости, ни боли в руке, разбитой в кровь. Оставалось каких-нибудь сто метров до рейхстага, но сильно поредевшая цепь залегла. Даже голову невозможно было поднять при таком огне.

— Так вот ты какой, проклятый! — глядя на рейхстаг, прошептал Берест, вспомнив чьи-то слова.

Снова ударила наша артиллерия. Рейхстаг окутался дымом. Лязгая гусеницами, в конце улицы показались советские танки, а из подвалов «дома Гиммлера» с криками «Ура!» выскочила рота старшего сержанта Сьянова. В стремительном броске она увлекла залегшую цепь. Первые уже взбежали на широкие массивные ступени и забросали гранатами высокую, пробитую в нескольких местах осколками дверь.

Через проломы в стенах рейхстага в вестибюль заскакивали бойцы. Здесь царил полумрак. Где-то наверху гулко отдавались шаги кованых сапог, как выстрелы, хлопали двери. Осторожно ступая, солдаты вышли в огромный зал. Верхние этажи, подвалы еще занимали гитлеровцы… Только через несколько часов напряжение боя спало — стемнело.

Уже после боя в рейхстаге появился Неустроев, перенесший сюда свой КП. Еще позже, около двенадцати часов ночи, — комполка Зинченко.

— Где знамя? — спросил полковник у комбата. Тот рассказал о погибшем Пятницком, о Щербине, о флаге первой роты, установленном в окне…

— Я не о том, — резко перебил Зинченко, — где знамя Военного совета под номером пять?

Не получив ответа, он позвонил начальнику штаба полка: «Где знамя?» — «Да вот здесь, вместе с полковым стоит». — «Срочно сюда!»

Минут через двадцать прибежали со знаменем два солдата — Егоров и Кантария, которым и суждено было стать Героями.

Зинченко им:

— Наверх, на крышу! Водрузить знамя на самом видном месте.

Минут через двадцать разведчики возвращаются — подавленные, растерянные.

— Там темно, у нас нет фонарика… Мы не нашли выход на крышу!

Зинченко — матом:

— Родина — ждет! Весь мир ждет! Исторический момент!.. А вы… фонарика нет… выхода не нашли.

Обращаясь к Неустроеву, Зинченко добавил:

— Товарищ комбат! Примите все меры к тому, чтобы водрузить знамя немедленно!

Комбат, соответственно, обращается к Бересту. Тот берет около десятка автоматчиков Щербины и уходит… Вскоре на втором этаже раздались автоматные очереди, разрывы гранат. Завязался бой…

Из-за артиллерийских обстрелов лестница в отдельных местах была разрушена, чтобы подняться наверх, штурмующие образовывали живую лестницу. «Нижним», как говорят в цирке, был могучий Берест, ему на плечи взбирался один солдат, на него — второй. Буквально: солдат со знаменем он вынес на своих плечах. Как руководитель, ответственный за выполнение операции, лейтенант и на крышу рейхстага вышел первым — выяснить обстановку, помогал он и устанавливать знамя… Когда Берест вернулся и доложил: «Знамя Победы установлено на самом видном месте — на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда», напряжение спало.

— Сто лет простоит, — улыбаясь, сказал Берест Неустроеву. — Мы его, знамя, к лошади притянули…

Казалось бы, вот он, момент прихода Великой Победы, но… Отстоять Знамя Победы оказалось не легче, чем его водружать.

Алое полотнище затрепетало на ветру в 22 часа 30 минут 30 апреля. А ночью… Немцы ринулись в контратаку, применили фаустпатроны. Огромный зал рейхстага, заставленный стеллажами с архивными документами, загорелся. Пожар охватил весь рейхстаг, люди задыхались, горели заживо.