огромную ржавую селедку.
— На, — положил он ее перед Артемкой на скамью, — ешь!
— Сам ешь! — озлился Артемка.
— Ешь, говорю, а то силком в рот засуну!
Артемка проворно залез под нары. Сопя, городовой потянул его за ноги. Артемка вырвался и вскочил на нары. Когда наконец запыхавшийся усач притащил его к скамье, там лежали только голова и хвост.
— Де вона? — вытаращил глаза городовой.
— Селедка? — спросил Аким Акимович, невинно посвечивая синевой глаз. — Я ее скушал.
Городовой хотел было раскричаться, но только плюнул.
Утром следующего дня Артемку под конвоем повели через весь город в полицейское управление.
Кто написал «Разбойников»?
В большой комнате, за столом под царским портретом, Артемка увидел седую, веником бороду и сразу узнал в обладателе ее того самого полицейского офицера, который так кричал в цирке на бедного Пепса.
«Ну, теперь пропал окончательно!» — подумал Артемка и даже глаза закрыл.
Полицмейстер поднял голову и долго не моргая смотрел на Артемку. Потом отхлебнул из стакана крепкого до черноты чая, вытер усы и спросил:
— Ты сапожник?
— Сапожник, — подтвердил Артемка.
— А может, ты писатель?
— Писатель, — вздохнул Артемка.
— Так, — сказал полицмейстер. — Значит, ты и романы писать умеешь?
— Нет, романы не умею.
— Только пьесы?
— Да.
— Он драматург-с, хи-хи-хи-с! — почтительно засмеялся прилизанный мужчина, тоже в полицейской форме, но без шпаги.
— Ну, вот что, Загоруйко, — так, кажется, твоя фамилия? — дам я тебе бумагу и карандаш, а ты садись и пиши пьесу. Напишешь — выпущу, не напишешь пеняй на себя. Согласен?
— Согласен, — сказал Артемка, а сам подумал: «Поведут обратно — дёру дам».
— Петр Петрович, дайте ему бумаги, а денька через два пусть опять приведут его ко мне.
Оставляя на паркете следы босых ног, Артемка пошел вслед за «прилизанным» в канцелярию. Там ему дали двадцать четыре листа линованной бумаги и огрызок карандаша. Затем «прилизанный», или, как его почтительно называли плюгавые, в потертых штанах писари, «господин секретарь», щелкнул Артемку по носу и приказал конвоиру:
— Веди обратно!
Конвоир взял Артемку за ворот да так этот ворот до самого участка и не выпустил.
— Били? — опять осведомился Аким Акимович.
Артемка положил бумагу на лежанку и утер с лица пот:
— Нет еще. Обещали через два дня.
Потом лег и принялся думать.
Аким Акимович успел описать всю Москву, как она выглядит с колокольни Ивана Великого, а Артемка все смотрел в потолок и думал.
Наконец он сказал:
— Нет, с непривычки трудно.
— Что трудно? — спросил Аким Акимович.
— Пьесы писать трудно. Думаю, думаю и никак не придумаю. А требуется к сроку. Понял?
— Нет, — признался Аким Акимович, — не понял.
Пришлось Артемке рассказать всю свою историю.
— Теперь понял, — засмеялся Аким Акимович. — Ничего тут трудного нет. Дай знак своим гимназистам, они тебе в окошко чего-нибудь и спустят, пьесу какую-нибудь. Мало их, пьес-то! Перепиши — и конец! Разве полиция разберет!
— Ох, черт! — удивился Артемка хитроумию «путешественника». — А я и не догадался!
Гимназисты спустили в окно толстый том драм Шиллера, и утром следующего дня Артемка, высунув от старания кончик языка, уже выводил на первом листе бумаги:
«РАЗБОЙНИКИ»
Драма в 5 действиях
Сочинение Артемия Загоруйко
И двое суток не думал больше ни о полицмейстере, ни о гимназистах — так увлекся «сочинительством».
А через день его опять повели.
Полицмейстер долго подписывал разные бумаги, которые ему подкладывал «прилизанный», потом положил перо, отпил глоток черного чая и взглянул на Артемку:
— Ну, написал?
— Написал, — сказал Артемка, которому надоело переминаться с ноги на ногу перед столом. — Только бумаги мало дали. Больше как на одно действие не хватило.
— Что ты врешь! — вдруг крикнул полицмейстер. — Ну-ка, дай!
С брезгливой гримасой он взял испачканные листы, бегло просмотрел их, вернулся к первой странице и внимательно, со все возрастающим недоумением прочитал ее.
— Не понимаю! Судя по почерку, настоящий сапожник. А так все связно, даже… как это… литературно. Странно! Да ты ли это писал?
— Я, — сказал Артемка. И тоном жалобы добавил: — Вы ему скажите — пусть не жадничает. Мне разве столько бумаги надо! Мне ее вот сколько надо! На целых еще четыре действия!
— Чудеса!.. — удивился полицмейстер. — Петр Петрович, возьмите-ка эту писанину да вызовите учителя из гимназии. Разберитесь вместе.
Секретарь забрал исписанные листы, вывел Артемку из кабинета и приказал отправить в участок. Бумаги же больше не дал.
Артемка вернулся в камеру довольный.
— Ну как? — встретил его Аким Акимович.
— Проехало! — сказал Артемка и, раскрыв «Разбойников», принялся вслух читать следующий акт.
Но конца «своей» пьесы Артемка так и не узнал: в середине пятого акта, когда Франц вешается на шнуре от шляпы, за Артемкой опять пришли и опять повели к полицмейстеру.
На этот раз, кроме полицмейстера, у стола сидел еще какой-то чиновник, молодой и, как показалось Артемке, добрый. На коленях у него лежали исписанные листы, в которых Артемка немедленно узнал «свое» произведение.
При виде арестованного у полицмейстера побагровело лицо и дернулся под глазом желвак.
«Эге!» — подумал Артемка и оглянулся на дверь. Но там, пожирая полицмейстера глазами, стоял городовой.
— Вот этот? — удивился чиновник, с живейшим любопытством разглядывая Артемку. — Ну-ка, подойди, молодой человек, поближе.
Артемка сделал шаг и опять оглянулся.
— Пооглядывайся, пооглядывайся, — я тебе оглянусь! — зловеще предупредил полицмейстер.