колени. Стрелок не почувствовал ровным счетом ничего — даже пушинка весила больше. Зато глаза — цвета свежей травы, омытой дождиком и ультрафиолетом, — приблизились на минимальную дистанцию. Пара зеленых озер. Они глядели вполне осознанно, с симпатией и невысказанным томлением. А еще казалось, что в них можно разглядеть настоящую ДУШУ. Но это, конечно, самая беззастенчивая ложь, какую Громобой мог себе позволить. Не более. У ИскИнов нет, не было и не могло быть ничего, что связано с религиозно-метафизическими парадигмами. Нью-Ватикан не поленился опубликовать на сей счет разъяснение — энциклику, где говорилось, что ИскИны «суть производная машин, искусственный разум, а потому приписывание им свойств, присущих Человеку (в частности, души), является кощунством и ересью». Упоминание «разума» вместе с тем несколько обнадеживало. Кроме того, Ватикан все еще не мог определиться с наличием души у разумных Иных.
В любом случае Блэйза заботило лишь собственное мнение. Для него Кэт была единственной и неповторимой. Он не привык к самодурству, а потому не сомневался насчет сущности ИскИна. Тем не менее, временами охотник позволял себе некоторые заблуждения. Когда он казался самому себе особенно одиноким, а космическая бездна довлела над разумом.
— Гм... — Кашлянув, чтобы рассеять неловкость (девушка по-прежнему сидела у него на коленях), Троуп завел речь об очередном пустяке, упоминание которого было не к месту и не ко времени. А именно поинтересовался: — Что с шумами в машинном отделении?
Громобой кивнул. Да, Джордан. Стрелок предполагал нечто в этом роде. Действительно, робот- ремонтник внушал опасения. До определенного времени это не страшно, и все-таки стоило обследовать его в сервисном центре. На ближайшей же пристойной стоянке.
— Есть такое.
Кэт нахмурилась.
— Что с тобой?.. Ты сам не свой. Тебя словно что-то грызет изнутри. — Нежная ладошка вновь наметила касание — на сей раз к щеке. Искусственный интеллект корабля для того и предназначался, чтобы делать верные выводы в кратчайшие сроки. Кэтрин, вне сомнений, сразу же сообразила, что с боссом что-то не так. Только, руководствуясь собственным представлением о тактичности, не подавала виду. Сколько сочла нужным.
— Ничего. — Блэйз мотнул головой. — Просто у жирного ублюдка оказалось много охраны.
— И тебе не оставалось ничего иного, кроме как прикончить их всех. — Красотка серьезно кивнула. — Что ж, дерьмо случается. Не бери в голову. Ты и раньше брал на себя подобный грех. Все они — преступники, потому как пособничали Проныре. Даже после того, как ты представился и перечислил свои полномочия. Ведь ты перечислил, так ведь?
Троуп кивнул.
— Вот видишь! Не стоит переживать... Погоди-ка. — Кэт выпрямилась и пытливо посмотрела в глаза. — Это происходило и прежде. Не держи меня за дуру, Блэйз. Дело в другом.
Громобой усмехнулся. Если мадемуазель назвала его по имени — не «дорогой», «милый», «мой ненаглядный охотник» или как-то иначе, что делала чрезвычайно редко, стало быть, дело плохо. Троупу не хотелось делиться рассказом, услышанным на станции, (прежде всего — из мальчишеской боязни, что его не поймут, засмеют, заклеймят), однако делать нечего. Теперь синеволосая бестия ни за что не успокоится.
Выслушав, Кэтрин некоторое время молча на него смотрела. Затем розовые (блестящие, будто созданные для поцелуев) губы разошлись в улыбке. Дива нежно обняла стрелка.
— Мой милый охотник, — сказала она. — Вот уж не думала, что ты забиваешь голову сказками!
Блэйз надулся. Что и требовалось доказать.
— Я знаю, что это сказки. Просто история показалась мне интересной, только и всего.
— О нет, не только!.. — Кэт рассмеялась. В воздухе зазвенели хрустальные колокольчики. — Я-то вижу, что рассказ пронял тебя до печенок. Это правда, пусть даже ты не признаешься и самому себе. Тебя задели за живое — САМОЕ живое, что еще осталось — профессиональную гордость. Поймали на живца, как неоперившегося юнца. Ты еще скажи, что заплатил за эти, с позволения сказать, сведения. — Девушка наморщила носик.
Оскорбленный до глубины души Громобой в гневном порыве попытался спихнуть куколку с колен, но не тут-то было. Толкать голограммы — занятие в высшей степени безрезультатное. Осознав это, Троуп успокоился. Кроме того, он понимал, что Кэтрин совершенно права. Его поймали на живца. Тщеславие — одно из немногих слабых мест, задеть которое не составляло труда. Тем не менее, Блэйз не был намерен соглашаться.
Сугубо из природного упрямства.
— Заплатил, — буркнул он. — Что с того?.. Всякая достойная история, как и любой товар, требует достойной оплаты. Пусть даже это ложь — с начала до самого конца.
— Похвальная щедрость, — одобрила ИскИн. — Если, конечно, тебе нравится бросать деньги на ветер, чего я прежде не замечала. Всем известно, что Янус — персонаж вымышленный. Комплексный, собирательный образ, ведь на то, собственно, он и Многоликий. Эдакий антигерой, суперпреступник, творящий злодеяния на протяжении десятилетий, если не столетий. НИКТО не может бегать от Закона ТАК долго. — Миниатюрный пальчик (острый ноготок отливал синим лаком) поднялся к носу Громобоя. — И ты это знаешь. Януса выдумали такие же охотники, как и ты, чтобы нескучно было жить. Дальнейшее — дело истории. Легенды имеют загадочное свойство, которое, впрочем, и делает их легендами... Частью фольклора. Сказки о Янусе распространялись от мира к миру, путешествовали на звездолетах, спасательных капсулах и станциях, передавались из уст в уста... Пока о Многоликом не узнало все Пограничьс. Его подвиги множились в геометрической прогрессии, — каждый рассказчик считал своим долгом прибавить к этой поэме парочку куплетов. Легенды, точно межзвездная зараза, рассеивались в атмосферах сотен, тысяч миров. Переносчиками служило все живое, что имело дар слуха и речи. Торговцы, солдаты, охотники за головами, дальнобойщики, пираты, старатели и прочая публика, что не привыкла подолгу задерживаться на одном месте. Сказки о Янусе прозвучали в миллионах причудливых мест: в грязных трюмах, на обшивке горящего торговца, посреди поля брани, в астероидных шахтах.
— Довольно! — воскликнул, не выдержав, Троуп. — Что это — урок словесности? Я и сам знаю, что не получил за свои деньги ничего, кроме занятной истории... Ничего страшного. Я ведь тоже из той публики,
