минусового заряда, накапливается неодолимо и вместе со своей сестрицей, скукой, все выравнивает. Он чувствовал, что умирает, и от этого становился жестоким. Его сердце распластывалось от ужаса перед только что содеянным. Как сказать Джоан, что он сделал с их свидетельством о браке? Кварки в телефонных проводах непременно взбунтуются.

В лесу была зеленая прогалина, травяной глаз, лужок, утыканный звездочками — микрокосмическими белыми цветками, и туда однажды в сумерках пришли олени: крупный темный самец неподвижно стоял в тени, пока его подруга-олениха нюхала заходящее солнце, и силуэты обоих вырисовывались на озаренной закатом траве... Мимо с ревом пронеслась флотилия безликих мотоциклистов, из дверей прачечной- автомата Ричарду помахал рукой какой-то чудак, соблазнительная модница глянула на него холодно, красный сигнал светофора сменился зеленым, и он уже не помнил, что собирался купить, то ли апельсиновый сок, то ли хлеб; еще больше его тревожило то, что он запамятовал, видели ли они на самом деле оленей или он придумал это воспоминание, вымолил его у своего желания лицезреть это чудо.

— Не помню, — сказала ему по телефону Джоан. — Вряд ли видели, просто говорили на эту тему...

— Разве за домом, если идти дальше по тропинке, не было поляны?

— Мы никогда туда не ходили из-за насекомых.

— Олень с оленихой на закате! Неужели ты ничего не помнишь?

— Честно, не помню, Ричард. Опять хочешь вызвать у меня чувство вины?

— Ни в коем случае, раз этого не было. Кстати, о ностальгии...

— Да?

— Я сегодня ездил в кембриджскую ратушу за копией нашего брачного свидетельства.

— Надо же! Ну и как?

— Неплохо. Там все совершенно по-прежнему. Где нам выдавали свидетельство — наверху или внизу?

— Внизу, слева от лифта, как войдешь.

— Там мне заверяли аффидевит. Скоро ты получишь копию. Шокирующий документ!

— Я получила его еще вчера. Что в нем шокирующего? По-моему, он забавно сформулирован: «Нижеозначенные, далее именуемые...»

— Дорогая, ты такая сильная и смелая!

— Мне иначе нельзя, ведь так?

— Так.

Уже не в первый раз за последние два года он почувствовал себя скорчившимся за тоненькой, как яичная скорлупа, перегородкой, которая осыпалась, стоило Джоан повысить голос. Но она ее берегла, то ли не зная, насколько она хрупка, то ли потому, что сама сидела по другую сторону от нее. Так и тогда, за дверью ванной, она приближалась к их браку с той же скоростью, что и он, теми же затухающими толчками.

— Мне другое непонятно, — говорила она, — мы оба должны подписать одно заявление или каждый собственное? И какое именно? Мой адвокат присылает мне все в трех экземплярах, некоторые копии — в синих конвертах. Не пойму, это самые главные или, наоборот, второстепенные, которые я могу оставить себе?

В действительности юристы, такие ловкие в привычном для них мире враждебных обвинений, исков и встречных исков, пришли в замешательство от этого нововведения — требования о подтверждении безошибочности. В утро развода адвокат Ричарда приветствовал его на ступеньках суда предположением, что от него как от истца могут потребовать уточнить, что именно в их браке убедило его в необратимости разрыва.

— Вся суть поправки об ответственности без вины как раз и заключается в том, что тебе не обязательно что-то говорить, — вмешалась Джоан. Она поднялась по ступенькам за спиной у Ричарда; собственно, они прибыли в одной машине, поскольку один из их детей забрал ее «вольво».

Разбирательство было назначено на утро. Он приехал за ней в четверть восьмого и обнаружил ее на лужайке перед домом босой, с окутанными туманом, мокрыми от росы ногами. Туфли на высоких каблуках она держала в руках. Эта картина вызвала у него смех. Распахнув дверцу машины, он крикнул:

— Значит, олени на острове все-таки водятся!

Она была слишком озабочена, чтобы понять намек.

— Как ты думаешь, судья не рассердится, что я без чулок?

— Уберешь ноги под скамейку. — Он чувствовал неожиданную легкость. Он не выспался, зато в кои-то веки его не беспокоило плечо. Она села в машину, принеся с собой запах зари. Она всегда просыпалась рано, а он поздно.

— Спасибо, — сказала она, имея в виду его согласие за ней заехать.

— Не за что.

По пути в суд они болтали о своих автомобилях и о детях. Он был поражен, как Джоан постройнела: косясь на нее уголком глаза, он сравнивал ее с перышком; ее голос щекотал ему ухо, мелодичная интонация и смысловые ударения были ему так знакомы, что он по привычке пропускал часть произносимого ею мимо ушей, словно сидел на концерте и невольно засыпал. Он ее больше не осуждал, отсюда и эта невиданная легкость. Все эти годы он обвинял ее во всем: в пробках на Сентрал-сквер, в реве гудка на почтовом катере, в разном уровне их кроватей. Теперь это ушло в прошлое, он обрел могущество и отпустил ее на волю, освободил от ошибок. Теперь она была для него, как Гретель для Гензеля, близкой родственницей, идущей рядом с ним по тропинке и не оглядывающейся на птиц, клюющих крошки за их спинами.

Адвокат Ричарда мрачно взглянул на Джоан.

— Это, я понимаю, миссис Мапл, — сказал он. — Но все-таки позвольте мне переговорить с клиентом с глазу на глаз.

Они выбрали себе на удивление разных адвокатов. Ричард нанял крупного помятого ирландца в мешковатом бежевом костюме, с брюхом-барабаном, обтянутым рубашкой, этакого меланхолика, папашу, внушающего спокойствие. Адвокат Джоан был, наоборот, маленьким, аккуратным и развязным, предпочитал клетчатые пиджаки и говорил уголком рта, как «жучок» со скачек. Оживленный даже в такой ранний час, со сверкающими глазками, он возник из-за колонны в мраморном храме правосудия и увел Джоан. Она была чуть выше его ростом, наклонялась, чтобы лучше его слышать, являла собой образец покорности. Ричард не верил своим глазам. Вдруг именно такой мужчина был все эти годы ее тайным предпочтением? Его адвокат, тяжело дыша, спросил:

— Если судья действительно задаст вопрос о причине распада брака — я не говорю, что он это сделает, но мы заплыли в неизведанные воды, — то что вы скажете?

— Не знаю, — ответил Ричард. Он изучал завиток на мраморе между носками своих ботинок, похожий на крохотную разбивающуюся волну. — У нас были политические разногласия. Она заставляла меня ходить на демонстрации защитников мира.

— Как насчет физического насилия?

— С этим не очень. Возможно, этого-то и не хватало. Вы действительно считаете, что он станет задавать такие вопросы? А как же ответственность без вины?

— В этом штате принцип «ответственность без вины» — tabula rasa. Наше дело станет прецедентом. Понятия не имею, что выкинет судья. Надо быть готовыми ко всему.

— Помимо политики мы не слишком ладили в сексуальном смысле.

Воздух между ними сгустился; у Ричарда с отцом секс тоже был болезненной темой. Скорбное дыхание адвоката стало еще громче.

— Значит, вы готовы заявить о личной и эмоциональной несовместимости?

Как ни противоречило это истине, Ричард кивнул:

— Если придется, то готов.

— Вот и славно. — Адвокат стиснул своей лапищей плечо Ричарда. Он стоял очень близко, тяжело дышал, был серьезен и только изображал веселость, его костюм казался старомодным, а бумаги у него под мышкой смахивали на список спортивной команды. Увидев все это разом, Ричард понял, что имеет дело с тренером, что сам он вот-вот забьет победный гол, изощренно прыгнет с вышки, заставит взреветь от восторга тысячи бейсбольных болельщиков. Вперед!

Они вошли в зал суда парами. Их встретила целомудренная пустота, в которой доминировал густой