Они расстались. Жербье купил сигарет у охранника, который был его постоянным поставщиком. Потом обошел лагерь. На его лице была обычная усмешка. А между тем он достиг цели, ради которой он опьянял своими рассказами Легрэна.

■

— Сейчас расскажу вам, какая у меня появилась идея, — прошептал Легрэн, убедившись, что полковник, коммивояжер и аптекарь крепко спят. Он помолчал, подыскивая слова. Потом сказал: — Что мешает вам бежать? Два обстоятельства — колючая проволока и часовые. Что касается проволоки, то почва здесь неровная и есть места, где человек худощавый, вроде вас, мосье Жербье, может под проволокой пролезть, она его только чуть оцарапает.

— Я знаю эти места, — сказал Жербье.

— Значит, с проволокой просто, — сказал Легрэн. — Остаются часовые. Сколько вам потребуется минут, чтобы добежать до дорожки, пролезть под проволокой и скрыться среди холмов?

— Двенадцать... Самое большее — пятнадцать, — сказал Жербье.

— Так вот, я могу сделать так, что охранники ослепнут больше чем на пятнадцать минут, — сказал Легрэн.

— Я знаю, — спокойно сказал Жербье. — Для опытного электрика не составит труда заранее подготовить маленькую аварию.

— Вы уже думали об этом, — пробормотал Легрэн. — И ни разу мне не сказали, даже не намекнули.

— Я умею приказывать, умею подчиняться приказам. Но не умею просить, — сказал Жербье. — Я ждал, когда ты сам мне это предложишь.

Жербье привстал на локте, словно пытаясь в темноте разглядеть лицо товарища. Потом сказал:

— Я часто спрашивал себя, почему, располагая этой возможностью, ты сам ею не воспользовался.

Прежде чем ответить, Легрэн долго кашлял.

— Вначале я говорил об этом с Армелем. Он был не согласен. Возможно, он слишком легко примирился со своей участью. Но в одном отношении он был прав. Он сказал, что в наших куртках, без документов, без продуктовых карточек нам далеко не уйти. Потом Армель заболел. Я не мог его оставить. Да и сам я стал хворать. А вы — совсем другое дело. С вашими друзьями по Сопротивлению...

— Я уже установил с ними контакт через одного охранника, который продает мне сигареты, — сказал Жербье. И без всякого перехода добавил: — Через неделю, самое позднее через две, мы можем уйти.

Наступило молчание. У Легрэна так сильно стучало сердце, что Жербье слышал его стук. Юноша прошептал:

— Вы сказали «мы», мосье Жербье?

— Ну конечно, — ответил Жербье. — Разве ты думал иначе?

— Иногда мне тоже казалось, что вы собираетесь взять меня с собой. Но я не смел в это поверить, — сказал Легрэн.

Медленно, подчеркивая каждое слово, Жербье спросил:

— Значит, ты мирился с мыслью, что подготовишь мой побег, а сам останешься здесь?

— Да, я так решил, — сказал Легрэн.

— И ты бы это сделал?

— Вы нужны в Сопротивлении, мосье Жербье.

Несколько минут Жербье мучительно боролся с желанием закурить. Но он не сразу зажег спичку. Он терпеть не мог, когда люди видели волнение на его лице.

■

Приступая к новой партии в домино, полковник Жарре дю Плесси сказал своим партнерам:

— Нашего маленького коммуниста словно подменили. Уходя на работу, он теперь даже песни поет.

— Это все весна, — заверил коммивояжер.

— Дело скорее в том, что человек ко всему привыкает, — вздохнул аптекарь. — Бедный парень устроен так же, как и мы, грешные.

Все трое не питали к Легрэну никакой враждебности. Напротив, его молодость, его горе, состояние его здоровья внушали этим от природы добрым людям сочувствие к юноше. Они предлагали ему дежурить по очереди у Армеля. Но Легрэн ревниво отказывался от их услуг. Когда они получали с воли продуктовые посылки, они всегда угощали Легрэна. Но зная, что у него нет никакой надежды ответить им когда-нибудь тем же, Легрэн упорно отказывался от угощений. И привыкнув к тому, что Легрэн постоянно дичится, игроки в домино постепенно забыли об его существовании. Теперь, когда его поведение изменилось, он опять привлек к себе их внимание. Однажды вечером, когда аптекарь предложил соседям несколько плиток шоколада, присланных ему семьей, Легрэн тоже протянул руку.

— Браво! — воскликнул полковник Жарре дю Плесси. — Наш маленький коммунист понемногу приручается.

Полковник обернулся к Жербье и сказал:

— Поздравляю вас, мосье, это ваше влияние.

— Я думаю, что это скорее влияние шоколада, — ответил Жербье.

Несколько часов спустя, когда все заснули, Жербье сказал Легрэну:

— Ты выбрал не самое удачное время для того, чтобы люди начали обсуждать твой аппетит.

— Я подумал... подумал, что я мог бы скоро прислать ему что-нибудь с воли... — пробормотал юноша.

— Им могла прийти в голову та же самая мысль. Никогда не нужно считать, что люди глупее тебя, — сказал Жербье.

Они замолчали. Потом Легрэн смиренно спросил:

— Вы на меня не сердитесь, мосье Жербье?

— Да нет же, хватит об этом, — сказал Жербье.

— Тогда расскажите мне, пожалуйста, как все произойдет после того, как погаснет свет, — попросил Легрэн.

— Я тебе уже подробно все объяснял — и вчера, и позавчера, — сказал Жербье.

— Если вы не будете мне повторять снова и снова, — сказал Легрэн, — я не смогу в это поверить, я просто не засну... Нет, правда у нас будет машина?

— Да, с газогенератором, — сказал Жербье. — И я думаю, что на ней приедет Гийом.

— Бывший сержант Иностранного легиона? Которому сам черт не брат? По прозвищу Бизон? — зашептал Легрэн.

— В машине будет одежда, — продолжал Жербье. — Нас отвезут в дом одного кюре. А там будет видно.

— И друзья из Сопротивления снабдят нас фальшивыми документами? — спросил Легрэн.

— И продовольственными карточками.

— И вы познакомите меня с коммунистами, мосье Жербье? И я буду работать с ними в Сопротивлении?

— Обещаю тебе.

— Но мы с вами все равно будем видеться, мосье Жербье?

— Если ты станешь связным.

— Я хочу им стать, — сказал Легрэн.

И все последующие ночи Легрэн каждый раз просил:

— Расскажите мне про Гийома Бизона и обо всем остальном; ну, пожалуйста, мосье Жербье.

■

Купив очередную пачку сигарет, Жербье обнаружил в ней листок тонкой бумаги. Он заперся в уборной, внимательно прочел сообщение и сжег его. Потом, как обычно, обошел лагерь кругом, вдоль рядов колючей проволоки. Под вечер он сказал Легрэну:

— Все в порядке. Мы отправляемся в субботу.

— Через четыре дня, — пробормотал Легрэн.

Кровь отхлынула от его впалых щек, потом густо окрасила их румянцем и опять отлила. Он привалился к Жербье:

— Простите... У меня кружится голова. Это от счастья.