но что-то в нем не нравилось мне, и он это понимал. Вдруг меня озарило. Его проблема была в том, что он знал о себе все. Что бы он ни делал, какая-то часть его стояла в стороне и наблюдала за происходящим.

Он вышел на крыльцо и закурил одну из своих тонких сигар. Он стоял там один, в темноте, и я, после того как помог отцу управиться с посудой, тоже вышел на крыльцо.

— Ты видел ее, Доби? Я говорю о той девушке наверху. Ты видел ее?

— Нет.

Он немного помолчал. Огонек на кончике сигары мерцал в темноте. Наконец он произнес:

— Я собираюсь съездить туда. Расскажи мне, как добраться до этой хижины.

Я молчал. Во мне шла мучительная борьба. Эту хижину нашел я. Зачем он собирался туда? Что для него значила эта женщина?

— Я, наверное, не смогу. Это совсем не просто.

— Не можешь или не хочешь?

— Мистер Чантри, в эту хижину она приходит, чтобы побыть одной. У нее есть на это право. Мне кажется, ей нужно это место, и я не хочу…

— Доби, — терпеливо произнес он. Я просто чувствовал, как велико его терпение. И его раздражение тоже. — Это моя хижина. Я собираюсь жить там и возвращаться туда, куда бы я ни отправился. Мне тоже нужно место, где я мог бы побыть один.

Я не собираюсь, — продолжил он после паузы, — мешать ее уединению. В лесу и в горах есть и другие места, где ее тоже никто не будет беспокоить. Я же обязан туда съездить. У меня есть дело, и, может быть, я хочу с ней повидаться.

— Вы принесете ей несчастье, мистер Чантри.

— Доби, — его терпение было на исходе, — ты ведь даже не знаешь эту девушку… или женщину. Ты не знаешь, кто она и что она, и воображаешь то, чего нет на самом деле.

— Мне это просто не нравится, — упрямо повторил я. — Она следит за домом, вытирает пыль, ставит в горшок цветы. Она делает все как надо. Она любит этот дом…

— Может быть, и так, — спокойно сказал Чантри, — но это мой дом и я еду туда.

Внезапно мне пришла в голову мысль, которая могла бы все изменить.

— А ваш брат? Может быть, он разрешил ей приходить туда. Может быть даже, он подарил ей хижину?

Он все прекрасно понял.

— Только не хижину, Доби, — ответил он мне. — Все что угодно, но только не ее.

— Какая разница? — настаивал я.

— Огромная. — Его голос стал резким. — Не вмешивайся в дела, в которых не смыслишь, мальчик. Запомни одно: это моя хижина, и ты еще очень многого не знаешь.

Ну… может быть. Неожиданно я почувствовал, что он мне совсем не нравится.

И все же нужно отдать ему справедливость. Он говорил со мной вполне откровенно. Это было его ранчо, и он отдал нам его. Чего же еще требовать? Ведь он мог просто выгнать нас, но не сделал этого и к тому же выручил в трудную минуту.

Я продолжал терзаться.

Справедливость так справедливость. Мне пришло в голову, что больше всего меня задело то, что он вторгся в мою мечту. Я не переставал думать о девушке из той хижины, о девушке, которую я считал своей. При этом я даже не видел ее, даже не знал, была ли она молода. Она вполне могла оказаться взрослой женщиной или даже бабушкой.

Может быть, так получилось оттого, что у меня в жизни не было другой мечты и другой девушки, о которой я мог бы подумать. А мечты должны быть на чем-то основаны. Именно потому, если разобраться, я и боялся встретить эту девушку. Боялся, что моя мечта испарится навсегда.

Она могла бы пренебречь мной, или могло оказаться, что она не стоит внимания мужчины. Если женщина убирает дом и ставит цветы в горшок, то это еще не делает ее принцессой. Или хотя бы девушкой, которую приглашают прогуляться вместе.

Она могла оказаться толстой и старой. Она могла быть замужем и иметь много детей. Она могла быть кем угодно.

Беда была в том, что никакими размышлениями невозможно было поколебать мою мечту о молодой золотоволосой красавице.

Она должна была быть красавицей! Должна, и все!

На рассвете Оуэн Чантри оседлал своего коня. Я видел, как он двинулся по тропинке, ведущей в холмы, и бросился было к своему серому.

— Доби! — Голос отца звучал далеко не так приветливо, как обычно. — Куда это ты собрался?

— В горы, — ответил я. — Собираюсь посмотреть, что ему там нужно. Что он собирается делать.

— Стой, где стоишь. У нас куча работы, сынок, и ее надо делать, если мы хотим собрать урожай и запасти достаточно дров на зиму. У нас с тобой нет времени разгуливать по горам и любоваться природой.

— Папа, я…

— Оставь его в покое. Он отдал нам это ранчо, не так ли? Он здорово помог нам, разве нет? И неужто мы теперь станем совать нос в его дела?

Но ведь там еще была девушка, а отец не хотел этого понять.

— Сынок, выбрось все это из головы. Он хороший человек, хоть и непростой. И он ни у кого не станет спрашивать разрешения. Если ему нужна та хижина в горах, то это не так уж и много.

Отец был прав. Но я все равно не хотел, чтобы он ездил туда. Он все испортит. Может быть, она туда больше не придет. Как же я тогда ее разыщу?

Я чувствовал, что веду себя глупо. Я ничего не знал о ней, а она — обо мне. Да и кто я такой? Зеленый мальчишка, деревенщина, не видевший в жизни ничего, кроме земли и скота. Мне ведь едва исполнилось шестнадцать. Разве я мог понравиться девушке, кто бы она ни была?

Я еще не успел все это обдумать, мне нужно было время. Но больше всего на свете я боялся, что Чантри возьмет и испортит все одним махом. Поэтому я отправился работать, как велел отец, и начал копать ямы и вырезать жерди для ограды. То и дело я останавливался и смотрел на горы, воображая, что скачу на коне по осиннику, той же тропинкой, что и он.

Оуэн Чантри направил своего вороново в каньон. С того момента, как он выехал с ранчо, он описал широкий полукруг, тщательно и без спешки изучая окрестности.

Эти места были ему совсем незнакомы, и он старался как можно точнее определить местоположение хижины. Доби Керноган вышел на нее совершенно случайно и не с того конца, и его представление о ней было не точным, если только он не напустил туману намеренно.

Чантри в задумчивости нахмурил брови. О чем так беспокоился Доби? Только об этой девушке? Но ведь он ее никогда не видел и ничего о ней не знал.

Сам же Чантри знал только то, что хижину в горах построил его брат. Левой рукой он держал поводья, правая лежала на винтовке. Жизнь научила его быть осторожным. Он никогда не ложился спать без того, чтобы быть готовым немедленно вскочить на ноги при малейшей опасности. И никогда не садился за обеденный стол с уверенностью, что благополучно закончит трапезу.

Он медленно пробирался вперед. Керноган ничего не знал о людях, которые пытались согнать его с места. Не знал он и того, кем они приходятся девушке. Без сомнения, все они были вне закона.

Справа от него вздыбился кусок хребта. Скалы стояли почти отвесной стеной, но были достаточно изломаны и изрезаны, чтобы по ним, если понадобится, мог взобраться какой-нибудь ловкач. Вершины заросли лесом. Сосна или ель — он не мог различить на таком расстоянии. Эти скалы были похожи на огромный длинный ломоть хлеба, отрезанный от буханки гор.

Он изучил лежавшие перед ним горы. Надо было проехать немного к востоку, так как на плоскогорье подняться было легче. К тому же туда вела и маленькая тропинка, по которой он ехал. Перед ним показался олень, не заметивший человека. Он медленно ступал по тропе, а затем, увидев Чантри, бросился в гущу деревьев и исчез. Над головой сверкало невозможно голубое небо с белыми облаками. Ближе к полудню они