древнекандхарские мантры, отгоняющие злых духов. Жужжание мгновенно усилилось, и между неподвижным Уинклем и столбами воздух покрылся сетью трещин. Со стороны могло показаться, что какой-то невидимый паук заткал пространство блестящей паутиной, в которой, как чудовищные мухи, бились материализованные слова. Изображение руки утонуло в черном облаке флаффы, чтобы появиться через миг уже во всех трех измерениях, направив угрожающие длинные пальцы на Уинкля. Столько ненависти было в каждом дюйме этого движения, что казалось невозможным устоять против такой всесметающей силы. Но Уинки уловил промелькнувшие в глубине ббаша цвета изумления, вопроса и испуга и улыбнулся уголком рта. Этот груймлер был еще слишком молод, чтобы устоять против шестисильных мантр мудрецов за. И в ответ он выстроил рядом с собой еще пять треугольников в форме торжества. Столбы загорелись еще ярче, и трава между Уинком и центром ббаша начала медленно расползаться в стороны, не устояв перед потоком энергии. Однако не успели еще треугольники победы растаять в воздухе, как что-то щелкнуло в глубине леса, и, раздвигая кустарник, на Уинка начала надвигаться серая стена трипплеров - людей без лица. Он выждал, когда они приблизятся достаточно близко, и растворил их движением руки. Кинув взгляд на синие пальцы ббаша, он неожиданно увидел их: новая волна трипплеров шла, сметая все на своем пути, а за их серыми бритыми головами полыхало лиловое свечение - груймлер готовил новое подкрепление. Тогда Уинки похолодел заклинаний против трипплеров не существовало. Эти речные призраки никогда никому не мешали, а только жили своей сырой непонятной жизнью. Гладь реки надежно скрывала их от всяческих конфликтов. Справиться с ними можно было только растворяя каждую их волну, но энергии уничтожения у Уинкля почти не было. Пора было готовиться к почетной кончине. Именно в этот момент, не предусмотренный рукописями за и древними манускриптами, ему в голову явилась идея. Он, не глядя, закинул руку за голову и сорвал яблоко с мысленного сверхдерева, подкинул его в руке и вложил в сердцевину радость, а снаружи окружил плоть яблока ореолом веселья. Потом откусил кусок ароматного хрустящего плода, зажег его улыбкой и кинул в сердце ббаша. Что-то захрипело там, трипплеры растаяли в воздухе, оставив после себя слабый аромат тины, а столбы вспыхнули и исчезли. Уинки опустился на колени и пробормотал себе благодарственный тхал. Хоть ему было и не впервой расправляться со злыми духами, все же это занятие было достаточно изнурительным. Один раз на вершине зеркального холма он на протяжении трех суток пытался усыпить каролину свыао, дерево-вампира, которое об'явило войну до последней капли крови маленькому племени поклонников великой ломовой железной дороги. 'усыпить-то я его усыпил, но как я тогда проголодался', подумал он вслух, но сообразив, что думать вслух не к лицу молодому бродячему заклинателю злых духов, улыбнулся и легко поднялся с колен, опять готовый отразить любое нападение темных сил.

Прошло некоторое время. Миранда, Уинки и спасенные им Кло с Ивааном удалялись от металлической поляны, мирно беседуя. Иваан и кло оказались, как и Уинки, пришельцами в этом лесу. Заговорив о большом мире, они сразу отыскали общих знакомых и теперь дружно выясняли, когда, где и как они видели их в последний раз. Миранда же с естественным любопытством человека, никогда не заходившего далее, чем на пять миль от реки Оккервиль, слушала их разговор. Внезапно из близ стоящего дерева высунулась старушечья рука в черном рукаве и что было сил позвонила в обшарпанный колокол, который она (рука то бишь) удерживала на весу с видимым усилием. Покончив с этой трудоемкой процедурой, рука незамедлительно убралась обратно, а Миранда ойкнула и с извиняющимся видом остановилась.

-- Я прошу прощения, о милостивые государи, но меня призывают проследовать к трансцедентальной молитве, огорченно произнесла она и начала медленно таять в воздухе. Потом, словно бы спохватившись, она грациозно осела в реверанс, улыбнувшись Уинку, и написала что-то пальцем в воздухе. Лишь когда ее тень окончательно улетучилась, Уинки слегка опомнился и поспешно проявил написанное:

'Милорд Уинкль! Если ваша честь возымет желание еще раз увидеть меня, то я сочту за счастье быть сегодня после вечерней медитации у старого колодца на погосте тарталак. Искренне ваша Миранда'.

Он задумчиво развеял душистые буквы по ветру и улыбнулся про себя, и когда Кло с Ивааном позвали его идти дальше, он услышал их далеко не с первого раза.

Брошюрка, с риском для жизни унесенная Ивааном и Кло Плавоким из библиотеки волшебника ф.

Для внутреннего пользования.

На руки не выдавать.

С к а з к а о м а л е н ь к о м к в а к е

и ж е с т о к о м в л а с т и т е л е

обрывок бумаги

приходит каждый день,

уходит же не каждый.

И наша тень, окрашенная жаждой

так жить, чтоб не догнать теням,

кидает звезды в ноги к нам.

Жил-был маленький квак, и было у него два брата, разорванный зонтик и старенькая оклемальница с тремя подержанными алмазными звездами, завещанная ему джорджем, одиноким мажордомом восьмиречья. Жил он, не тужил, а между тем любезный револьвер, красноглазый властитель долины черного кофия, проснулся однажды утром и ощутил в груди некоторое стеснение. 'что бы это значило?' спросил он сам у себя, но ответа не получил. Тогда он позвал лекаря 333, известного своим умением излечивать всякие недуги, с первого по четыреста восемьдесят восьмой. Лекарь 333 обстукал властителя с ног до головы, почесал свои затылки и обстукал его еще раз с головы до ног. Потом он раскрыл окошко во лбу любезного револьвера и вынул оттуда пару мыслей, попробовал на зуб, запихнул обратно и печально промолвил:

-- О властитель! Посетил тебя тяжкий недуг, и современная медицина бессильна тебе помочь, если даже ты призовешь на помощь роту электрических микроскопов.

Вз'ярился любезный револьвер и заорал во всю мощь своей палисандровой глотки:

-- Ты думаешь, что говоришь, несчастный трюхальник? Лечи меня тотчас же, а иначе не миновать тебе компенсации на моем личном компенсаторе!

Любой бы задрожал при мысли о такой страшной казни, но не таков был смелый 333. Он спокойно отвечал:

-- О властитель, тебе ведомо, что я лечу недуги лишь с первого по четыреста восемьдесят восьмой, а твой недуг носит номер, который лишь на позитронной машине подсчитать можно. Поэтому я не могу тебе помочь.

Тогда любезный револьвер, видя, что угрозы не помогут, вкрадчиво спросил:

-- Что же мне делать, о великий лекарь?

Вспомнил тут лекарь 333 клятву гиппократа, обязывающую помогать всякому хворому да недужному, смягчился и сказал:

-- Может тебе помочь лишь оклемальница с тремя алмазными звездами. Достань ее и с'ешь. Да только не попади зубами на алмаз, не то сломаешь зубы, и придет тебе конец.

Обрадовался жестокий револьвер этому рецепту и приказал своему верному слуге Черногору сковать лекаря магнитным полем и бросить в подземелье, где вот уже две тысячи лет томился благородный диффузор 2а9. История его была проста. Услышал он от заезжего торговца воздухом, что любезный револьвер чинит своим подданным всякие несправедливости, и пошел на него войной. Револьвер же был весьма коварен и подкупил слугу диффузора с тем, чтобы он принес своему господину после трапезы обычную беломорину, только набитую не как обычно, азиатской дурью, а редкостным в тех краях табаком. Подлый слуга так и сделал, после чего благородный диффузор впал в забытье, очнувшись только в подземелье любезного револьвера.

Исполнил Черногор приказание - сковал лекаря на славу и пустился на поиски оклемальницы. А любезный револьвер снова лег в свою полудинамическую кровать и стал громко стонать и жалиться на свою участь.

А Черногор тем временем шел и шел вперед, размышляя, где ему найти оклемальницу. Шел он, шел, и пришел в Сайгон. Недолго думая, взял он себе маленькую тройную и стал ее пить-попивать, все еще размышляя. Тем временем подскочил к нему пятиногий уродец, известный всем честным людям под именем обширявца, и начал предлагать Черногору что-нибудь купить у него, начиная с поношенного крейсера среднего водоизмещения и кончая томиком Мандельштама. Тогда Черногора осенило. Он сунул