— Бендиго, тебе нужно отсюда уехать, — вдруг сказал Каин. — Не допусти, чтоб тебя здесь привязали, не трать здесь свои силы напрасно.

— Это же наш город. Мы сами его построили.

— Мы укрылись от ветра, вот и все. Тебе тут не место, Бендиго. Есть другой, большой мир. Я, правда, толком его не знаю. И, кажется, не узнаю никогда. Но жалко, жалко-то как! Я попался, Бендиго. Попал в свою собственную ловушку.

— В ловушку? Ты?

— Я собирался ехать в Нью-Йорк. Ты же знаешь, какие у меня руки. Фактически я все умею. У меня даже были изобретения… мелочь, но все-таки. Я хотел открыть свою мастерскую, а после, может быть, и фабрику. Такие были планы, и нет оправдания тому, что им никогда не осуществиться!

Я сидел молча и вспоминал, как когда-то, когда я был еще мальчишкой, к нам приезжал человек из большого города и предлагал Каину переехать к нему. Он обещал вложить деньги в производство, которое держалось бы на сноровке и мастерстве Каина. Но он тогда ухаживал за Хелен…

— Я сюда захожу иногда, Бендиго, когда тут никого нет… просто чтоб посидеть и покурить.

— А Рут знает?

— Думаю, что да. Но она никогда ничего не говорит, а я тоже помалкиваю. Знаешь, так просто послать все к чертовой матери и погнаться за каким-нибудь миражом, но это ведь не по-мужски. Хелен — моя жена, мы с ней срослись, сцепились, как какие-то шестерни, и я никогда больше не встречу такой женщины. Можно усвистать хоть на край света, назвать это любовью или чем-то еще в этом роде, и в результате оказаться в дураках. Мир держится не на таких, кто творит, что им заблагорассудится, не оглядываясь на других, которым причиняют боль. Мир держат люди, которые делают то, что они обязаны делать. Ты читал книги — Плутарха и тому подобное. Так вот, эти римляне сумели выстроить свои города и дороги, когда опирались не только на силу оружия, но и на силы людей. А потеряли все, как только сдали, пошли по легкому пути. Потеряли, когда перестали быть людьми, а человек — это тот, кто делает то, что необходимо делать, и делает это с гордостью.

— Ты влюблен в Рут?

— Не задавай таких вопросов. Даже и думать позабудь. Я люблю Хелен. Может быть, если бы мы встретились с Рут в другое время, при других обстоятельствах… кто знает, что бы из этого вышло. И, может быть, она думает точно так же, только я никогда не узнаю, потому что не хочу знать. Мы с Хелен живем хорошо, тепло и дружно. У нас дети, мы понимаем друг друга. Любой придурок может вертеть хвостом перед каждой встречной юбкой, для этого особого ума не надо.

Каин встал.

— Я уже давно вырос, Бен. И рад тому, что я имею. Мне, конечно, не хватает чего-то большего, такого, о чем я мечтал. Но если бы я тогда погнался за мечтой, никогда бы не нашел такой женщины, как Хелен. Годы, вот о чем нужно помнить. Годы, а не часы или минуты. Когда желаешь женщину, желаешь такую, с которой мог бы прожить годы… Знаешь что? Я рад, что ты сюда зашел. Мы хорошо поговорили, и я вряд ли приду сюда еще. Пошли на вечеринку, Бендиго.

По дороге мы больше ни словом не обмолвились. Снег скрипел под ногами, пар валил изо рта, а на лесопилке играла музыка.

Я поймал взгляд Рут, когда мы вошли. Она перевела глаза с Каина на меня, но ничего не сказала.

Я пробирался через толпу. В сторонке стоял Уэбб, и я остановился с ним рядом. Помолчав, он сказал:

— Какой хороший вечер, Бен. Почаще бы так.

— Ты же сам помогал его устроить, Уэбб. И сделал не меньше остальных.

— Да нет, это все Рут Макен и Каин, — сказал он. — Да еще ты.

— Послушай, Уэбб, — сказал я. — Все знают, — как только начинаются проблемы, ты всегда оказываешься рядом. Ты ни разу не струсил. И я знал, что ты сюда придешь.

— Спасибо, — сказал он.

Он уже собирался уходить, когда я догнал его:

— Уэбб, было бы неплохо, если бы сюда пришел Фосс. Скажи, что мы приглашаем его потанцевать.

— Послушай, Шафтер, нам не нужны ваши… — Он неожиданно смолк и уставился на танцоров. — Он очень хотел бы прийти. Он просто с ума сходит. Боится, что с ним не только танцевать, даже разговаривать никто не станет.

— Скажи ему, чтобы приходил, Уэбб. Черт возьми, это же наш город! Он один из первых его жителей, из самых первых.

Примерно через час дверь лесопилки приоткрылась, и в нее скользнул Фосс. Рука его была на перевязи, но волосы он тщательно зачесал назад.

Я поймал взгляд Лорны, кивнул ей, и она тут же пригласила его танцевать. Еще он танцевал с Хелен, а потом с Рут и Мэй Стюарт.

Потом мы пели, а Миллер Пайн вел хор. Мы спели «Дорогая Нелли Грей», «Иду через рожь» и «Анни Лори». Когда все закончилось, мы еще постояли на улице, беседуя. Но холод вскоре разогнал всех по домам.

Я еще побродил вокруг, чтобы убедиться, что Рут с Будом добрались домой без приключений. Их ждал натопленный дом, в котором слегка попахивало табаком. Может быть, для уюта такой запах значит не меньше, чем тепло.

Не знаю почему, но когда я укладывался спать, все думал о печатном станке.

Миллер Пайн привез с собой полдюжины романов и связку пьес: в некоторых из них он уже играл, в других надеялся сыграть. Он дал мне их почитать, и я быстро с этим справился, изумляясь и веселясь.

Вначале шла «Мода, или Жизнь в Нью-Йорке» Анны Коры Моватт, потом — «Черная клюка» Барраса, еще «Окторун» Джона Бусико и «Рип ван Винкль» в том варианте, который играл Джозеф Джефферсон.

Зима была холодной, часто случались метели, приходилось все чаще и чаще отправляться в лес по дрова. Путешественники больше не появлялись. Почтовые кареты не могли пробиться сквозь глубокий снег, похоронивший под собой все дороги и тропы, и все равно мы с тревогой ожидали прихода весны. Мы слышали, что племя сиу делалось все более воинственным, и весной уж точно следовало ждать набега.

Иногда я заглядывал на сеновал Сэмпсона проведать печатный станок. Дрейк Морелл когда-то был учеником в типографии, а потом мальчиком на побегушках и помощником издателя и мог много порассказать о печатном деле. Навещал я и наших индейцев. Они помещались в соседней с Этаном землянке. Их охотничьи истории и старинные легенды завораживали мой разум. Часто мы все собирались по вечерам у Рут или у Каина — говорили о политике, о том времени, когда Вайоминг станет штатом, о правах женщин. Шутили. Многие доказывали, что женщины должны иметь право голоса, правда, у нас они и без того участвовали в выборах.

Шерифская служба зимой оказалась легка — подонки попрятали носы, а наши — люди мирные, им некогда устраивать беспорядки. Они слишком заняты, добывая топливо и пропитание.

Как-то раз, когда после долгих метелей наступила наконец ясная морозная погода, мы собрались в горы. Нам, как всегда, не хватало мяса. Людей стало больше, а дичь ушла в горные долины. Поблизости оставалось множество кроликов, но с их мяса и помереть недолго — оно недостаточно питательно. Мы хотели выследить крупного зверя — оленя или, если повезет, бизона, хотя в эту пору они попадаются редко.

Еще до рассвета мы с Этаном подъехали к Макенам. Рут встала рано, как всегда, и готовила завтрак.

— Пожалуйста, садитесь… и спасибо, что берете с собой Буда. Он давно хотел поехать на охоту.

— Мы поедем к Бобровой гряде, а возможно, и в каньон. Вдруг спугнем лося или оленя.

— Кстати, мистер Траск говорит, что бумагу для печатного станка можно купить в Солт-Лейк.

Вот как все, оказывается, просто. Беда только в том, что в нашем городке не прожить, издавая газеты.

— Слишком мало народу, — сказал я. — Кто будет покупать продукцию? Я уже об этом думал.