— Те люди теперь в меньшинстве. У них семьи и дома, они хотят мирной жизни. А у новичков нет ничего такого, и мир для них — пустой звук. Они слетелись на золото, они хотят только одного — поживиться. Тихие добродетели не для них.

— А вы?

— А я зритель, сэр. Причем искушенный зритель. Я видел несколько раз, как зарождались новые города. А еще видел, как некоторые из них умирали.

— Отчего же они умирали?

— Думаю, от беззаботности. Не было воли бороться, не было настоящей любви, а было попустительство и страх вмешаться… А может быть, виновата политика «мир любой ценой».

— Где же были вы сами?

— Я только наблюдатель, сэр. Я — ничей. Но, кажется, вы прибыли в самый острый момент, друг мой. Если вы намерены принять участие в выборах, сейчас самое время.

— Кто же баллотируется?

— Ну, преподобный Мозес Финнерли выдвигается в мэры, а конкурент у него как будто такой седовласый джентльмен по имени Сэмпсон. Некто мистер Паппин претендует на пост мирового судьи, а конкурент — кто бы вы думали? — женщина.

— Рут Макен?

— О! Вам знакомо это имя? Да, это она. Все зовут ее вдова Макен, как мне кажется. Чтоб женщина в нашей стране занимала такой пост — это что-то новенькое, почти революция.

— Она образованная и умная женщина, а ее покойный муж был офицером и выдающимся человеком. Она уравновешенна и рассудительна. Думаю, она прекрасно справилась бы.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

— Олли Троттер собирается стать шерифом. Сперва мне показалось, что конкурентов у него нет. Видите ли, до этого тут были три шерифа. Одного подняли на смех и выгнали из города, второго убили… при невыясненных обстоятельствах, как говорится, а третьего в перестрелке убил сам мистер кандидат — Олли Троттер. Правда, свидетели утверждают, что драка была честной.

— А кто еще выдвигается в шерифы?

— Человек по имени Каин Шафтер. Он из той небольшой группы, которая хочет порядка и справедливости. Я восхищен его смелостью, но отнюдь не его решением. Надеюсь, он хорошо обращается с оружием.

— Неплохо, — раздраженно сказал я. — Если среди горожан оказалось бы поменьше равнодушных зрителей, ему было бы ни к чему хорошо владеть оружием.

— Несомненно… вы, конечно, правы. Но видите ли, молодой человек, я всего лишь любопытный путешественник, не более. Я живу на востоке. Приехал из Денвера, а раньше жил в Нью-Йорке.

— Ясно. — Я спрыгнул с лошади, но оставил ее между нами. — Но вы не так уж мало увидели.

— Меня занимают города и политика. Занимают, скажем так, мужские игры. Но я больше читатель и наблюдатель, чем деятель. А здесь, в этом городке, передо мной разворачивается довольно-таки грустная картина: город, которого вообще-то и быть не должно, приходит в упадок.

— Не должно быть?

— Конечно. Обратите внимание, как он расположен. У вас тут только один маленький ручеек, значит, запас воды недостаточен. Промышленности нет… ах да, золото! Но я повидал золотоносные районы. Не думаю, что здесь есть приличные залежи.

— Но никто не селился здесь ради золота. О золоте ничего не знали. Это был способ спасения. Одни думали, что это временное пристанище, другие искали здесь свое будущее.

— Вот я и говорю — случился просчет. Мне очень жаль, молодой человек, но будущего у вашего поселения нет. Так, местечко, центр небольшой группы владельцев ранчо. Для земледелия тут почва не слишком хороша, да и фургонам осталось недолго пополнять здесь запасы. А железная дорога пройдет в стороне.

— Где?

— Немного южнее. Трасса уже спроектирована, скоро начнут строить.

Грустно, но этот человек говорил дело. Мы, основатели города, любили его только потому, что он был наш. Он был плодом наших рук.

— Ошибка только тогда ошибка, когда на ней настаиваешь, — сказал я.

Он приостановился и уставился на меня.

— Вот это да. Хорошо сказано! Вы думаете, многие будут настаивать?

Я пожал плечами. Я ничего не знал, а кроме того, мы подошли к первым домам, настоящим лачугам. Похоже, их строили весной: перезимовать в них было бы невозможно.

Потом я увидел новую лавку, а через дорогу от нее — салун. Там было четыре окна и двери, которые открывались в обе стороны, свободно болтаясь. Вторые, настоящие, двери были распахнуты настежь. Изнутри доносилась музыка, дребезжало что-то вроде музыкального автомата, слышались какие-то голоса и грубый смех.

На моего собеседника упал свет из раскрытой двери, и я наконец смог его разглядеть. У него была аккуратно подстриженная борода, он был в новой серой шляпе и в костюме из тонкого сукна, а штаны заправлены в сапоги.

— Генри Страттон к вашим услугам, сэр, — протянул он мне руку. — У меня есть небольшие владения на востоке, возле Шайенна. А кроме того — я вложил кое-что в железную дорогу.

— Бендиго Шафтер. Здесь мой дом. Я ездил в Орегон за стадом.

— Ах да! Наслышан. Вас тут дожидаются. Точнее — на вас рассчитывают. Я слыхал, как Буд Макен говорил, что, если бы вы были здесь, ничего плохого бы не случилось.

— Мне пора домой.

— Не хотите ли выпить? Зайдите, дайте парням возможность на вас полюбоваться.

— У них еще будет эта возможность. Спокойной ночи, сэр.

В доме Каина было темно, не горел свет и у Сэмпсонов. Огоньки теплились только у Крофтов и у миссис Макен.

Я въехал на холм, а потом во двор.

— Эй, там, в доме! — позвал я.

Мне ответила гробовая тишина. Я подошел поближе и тихонько постучал в дверь. Через некоторое время раздался голос Рут Макен:

— Кто там?

— Это я, миссис Макен, Бендиго.

Загремел засов, дверь приоткрылась, я увидел Рут Макен с револьвером в руке.

— Бен? Ох, Бен! Входи, пожалуйста.

— Если можно, я сперва загоню лошадей.

— Конечно, конечно. Я поставлю чайник.

Я завел лошадей в загон, прихватил винтовку, сумки, плащ, накинул на плечо одеяло и пошел в дом.

Она ничуть не изменилась. То же милое лицо с правильными чертами, те же темные волосы… Показалось или нет? В них появилась седая прядь — но, может быть, я просто раньше ее не замечал.

— Ну, дай на тебя поглядеть, Бен.

Она отступила на шаг и стала меня разглядывать.

Я догадывался, что она видит. Я подрос до шести футов с двумя дюймами, а весил ровно сто девяносто фунтов. Давно не стригся, не брился и не мылся, а старая моя шляпа совершенно потеряла форму.

Показалось, что ее глаза стали печальными?

— Бен, ты стал взрослым. Ты уже мужчина.

— Я им всегда был, мэм. Просто постарел на год. А может, на два.

Она налила мне чаю и поставила на стол тарелку с холодным мясом и хлеб.

— Ты вернулся в плохое время.

За столом она мне все рассказала. Поселок разросся, теперь здесь около двухсот человек. Появились лихие парни, но много и порядочных людей.