быстрых и резких движений, однако все еще находился вблизи костра, хотя и был почти окончательно загнан в угол каркаса корабля. Когда я снова попытался нанести удар копьем, челюсти чудовища внезапно сомкнулись, и мое копье перестало существовать, разлетевшись на две половинки. Со шпагой в руке я сделал стремительный выпад и нанес колющий удар. На этот раз острие клинка вошло в тело гада на дюйм, а может быть, даже и глубже. Моментально выдернув шпагу, я еще успел нанести и рубящий удар по безобразному носу. Внезапно аллигатор широко раскрыл челюсти и с невероятной быстротой совершил молниеносный рывок в мою сторону.

Это громадное чудовище, не менее двенадцати — пятнадцати футов в длину, в момент рывка совершило прыжок не менее чем на шесть футов. Я согнулся под свисающими надо мной перекладинами, стремясь выскочить наружу. Однако поскользнулся одной ногой на песке и, потеряв равновесие, упал, а моя левая рука оказалась у самого пламени костра.

Как только чудовище сделало очередное движение в мою сторону, я выхватил из костра увесистое полено, которое незадолго до этого бросил в огонь, и со всей силой направил пылающий конец в зиявшую передо мной пасть.

Чудовище исторгло дикий вопль и стало биться в конвульсиях.

Перекатившись от края костра, я быстро вскочил и выбежал наружу под дождь. Здесь опять споткнулся и упал, а когда поднялся, меня сшибло с ног чудовище, мчавшееся без оглядки к воде. Вскоре я услышал сильный всплеск — это аллигатор плюхнулся в воду. Со страшным ревом раненое чудовище на мгновение вынырнуло и сразу же ушло под воду.

Долгое время я пролежал на песке, не в силах двинуться с места. Вдалеке прогремел раскат грома, и я медленно, с усилием приподнялся, опершись на локти. Каким-то непостижимым для меня образом я все еще не выпускал из руки шпаги. Потом встал на ноги и огляделся по сторонам, струи воды, смешанной с дождем, стекали по моему лицу, а одежда снова оказалась промокшей до нитки. Шатаясь от усталости, я поплелся к своему убежищу. Оказавшись под навесом, я сразу же рухнул на мягкий и теплый песок и лежал без движения, тяжело дыша и дрожа от озноба. Наконец я заставил себя собраться с мыслями и подумать, как выжить в этих условиях.

Мой костер в результате схватки с аллигатором основательно пострадал, но все же то тут, то там продолжали светиться угольки. Я взял палку и, используя ее в качестве кочерги, сгреб оставшиеся тлеющие угольки в одну кучу, а затем подбросил туда тонкие сухие ветви. Вскоре костер вспыхнул ярким пламенем. Я присел рядом, однако озноб не прекращался.

О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Я добавил в костер большую охапку веток и, держа шпагу наготове, сидя немного вздремнул. Я с нетерпением ждал рассвета, который, как мне тогда казалось, никогда не наступит. Когда же наконец наступил рассвет, серый и холодный, задул сильный ветер, клонивший к земле деревья и вздымавший с земли песок, который барабанил по корпусу корабля, словно шрапнель, некоторые из острых песчинок больно вонзались мне в лицо.

Не выпуская шпаги из рук, поскольку теперь мне чудилась опасность под каждым кустом, я направился к тому месту на острове, где, как мне казалось, я увидел несколько молодых ясеней. И действительно вскоре я убедился, что так оно и было. Я выбрал высокий, ровный, гладкий, без сучков ствол, толщиною не меньше моего запястья или даже чуть больше. Это было молодое деревцо, пострадавшее от лесного пожара. Его я и срубил, поскольку оно показалось мне идеальным для изготовления лука.

Срубленное дерево перетащил в свое убежище под навес. Потом, невзирая на дождь, собрал кучу одинаковых камней, размером с кулак. Я снова сел у костра и принялся за дело: мне предстояло придать стволу форму будущего лука. Это очень нудная и трудоемкая работа, однако она все же согревала мне душу, а лук был мне жизненно необходим, чтобы выжить.

Немного позже, снова со шпагой наготове, я пошел проверить рыбную ловушку. Она все еще была там… вернее, только то, что от нее осталось. Скорее всего, аллигатор пытался достать из нее рыбу, которая, безусловно, туда попала.

Я крепко выругался, затем взял оставшуюся заднюю часть ловушки, которую еще можно было использовать, и вернулся в свое укрытие, чтобы сделать новую ловушку. К наступлению сумерек ловушка была готова, и я поспешил ее установить. А затем вернулся под навес, чтобы продолжить работу над луком, я разравнивал поверхность ствола изнутри и придавал ему округлую форму снаружи.

Голод беспощадно напоминал о себе.

В ту ночь я устроил довольно большой костер и спал относительно комфортно, лишь изредка просыпаясь, чтобы подбросить очередную порцию топлива и еще раз пристально вглядеться в темноту.

Мой костер находился в надежном укрытии, и мне не приходилось опасаться, что его могут заметить с материка.

С наступлением рассвета я отправился к своей ловушке и на сей раз обнаружил в ней три большие, прекрасные рыбины!

На речной отмели у берега я обмазал рыбу густым слоем глины, затем отнес к костру и положил под горящие угли на краю костра. По прошествии некоторого времени, когда голод стал совершенно нестерпимым, я съел их… все три за один присест, и, должен сказать, рыба была отменной.

Ночью дождь стих, и я умерил пламя костра. Я смастерил несколько капканов для небольших зверьков и вскоре извлек большую рыбину из своей ловушки и снова пожевал противоцинготной целебной травы.

Я решил, что теперь пора подумать о том, чтобы вырваться из заточения на этом острове. Значит, нужна переправа на большую землю. Я дважды поднимался на самую высокую точку острова и, прячась среди деревьев, внимательно изучал течение реки в этом месте. Поблизости и вдалеке я не замечал ничего подозрительного — ни какого-либо движения, ни парусов.

Лишь на четвертый день я завершил наконец работу над луком и стрелами, а на пятый день отыскал могучее мертвое дерево, зацепившееся корнями за растущий по краю острова кустарник. О, если бы я смог оседлать этот ствол, оттолкнуть его от берега и направиться на нем к заветному противоположному берегу.

На шестой день, с двумя жареными рыбинами за пазухой в качестве неприкосновенного запаса продовольствия, я смог-таки оттолкнуть бревно от берега, а еще менее чем через полчаса ступил на твердую материковую землю среди лесных зарослей.

Я подумал, что надежнее всего было бы сейчас отправиться к Потаке, но я, как и Руфиско, не очень-то полагался на его помощь и защиту, поэтому предпочел пуститься в путь вдоль побережья пешком.

Утром седьмого дня я подстрелил оленя.

Спрятавшись под низкорослым кустарником, который венчал вершины песчаных холмов, я внимательно и терпеливо изучал береговую линию до самого горизонта, но не обнаружил ни одного паруса.

Время от времени я натыкался на цепочки следов, оставленных индейцами, но самих индейцев, будь то мужчина, или женщина, или даже ребенок, нигде не видел. Я съел довольно большой кусок оленины, и у меня еще осталось примерно столько же. Мне часто доводилось видеть основательно исхоженные тропинки, однако я преднамеренно избегал их, стараясь держаться ближе к одиночным следам, а то и вовсе следовал непроторенными путями через лесные чащи.

Скорость моей ходьбы была небольшой, но это вполне меня устраивало, поскольку я имел возможность больше узнать о местных породах деревьев, о состоянии лесов и всего того, что мне встречалось на пути.

По моим расчетам я должен был в скором времени выйти к побережью. Если «Тигру» удалось ускользнуть, то он еще, может, и вернется… а может, и нет. Если же его захватили пираты «Веселого Джека», то весьма вероятно, что я уже больше никогда не увижу своих друзей. Мысль о том, что Абигейл могла оказаться в руках Ника Бардла, была мне нестерпимой.

Но «Джек» все же вернется. Вероятно, вернется и «Тигр». Эти проливы были весьма надежным укрытием в любую непогоду и шторм. Хотя оказаться в открытом море во время шторма было смертельно опасно. В этих местах высокие берега служили естественной защитой от шторма, а вдоль проливов было множество небольших бухточек, куда впадало несколько рек, поэтому они часто использовались моряками в качестве надежного укрытия.