— Но откуда взялись эти Призраки? — спросил Уилл. — И почему окно, через которое мы пришли, то, что под грабами, осталось незакрытым? И еще, есть ли в этом мире другие окна?
— Откуда взялись Призраки, никому не известно. Из иного мира; из космической тьмы — кто знает? Важно то, что они проникли сюда и погубили нас. Ты спрашиваешь, есть ли в нашем мире другие окна? Да, есть немного, потому что иногда носители ножа проявляли небрежность или забывчивость, а порой просто не успевали как следует закрыть окно… А то окно под грабами, через которое пришли вы, оставил открытым я сам и до сих пор не могу простить себе эту глупость. Человек, о котором вы говорили, — я надеялся заманить его сюда, в город, где он пал бы жертвой Призраков. Но он, пожалуй, слишком умен, чтобы попасться на такую уловку. Он хочет заполучить нож. Прошу тебя, постарайся, чтобы он никогда ему не достался.
Уилл и Лира обменялись взглядом.
— Итак, — заключил старик и развел руками, — я передал тебе нож и объяснил, как им пользоваться. Теперь мне осталось сделать только одно: сказать тебе, каковы были правила Гильдии до того, как она распалась. Во-первых, всегда закрывай окна, которые ты открыл. Во-вторых, не позволяй никому пользоваться ножом: он принадлежит только тебе. В-третьих, никогда не прибегай к его помощи ради низкой цели. В-четвертых, не выставляй его напоказ. Если были другие правила, я их забыл, а раз я их забыл, можно считать, что они не имеют значения. Главное — нож у тебя. Ты его носитель. Я не поверил бы, что им может стать ребенок. Но наш мир рассыпается на глазах, а метка носителя налицо — тут нельзя ошибиться. Я даже не знаю, как тебя зовут. А теперь иди. Я умру очень скоро, потому что знаю, где лежат ядовитые снадобья, и не намерен ждать Призраков, которые появятся здесь, как только нож унесут из башни. Прощайте оба.
— Но, мистер Парадизи… — начала было Лира, но он покачал головой и сказал:
— У вас мало времени. Вы пришли в наш мир с какой-то целью; вам она, может быть, и неведома, но ее знают ангелы, которые привели вас сюда. Идите. Ты смел, а эта девочка умна. Теперь у вас есть нож. Идите же.
— Неужели вы и правда отравите себя? — в отчаянии воскликнула Лира.
— Пойдем, — сказал Уилл.
— И что вы говорили про ангелов? — не унималась она.
Уилл дернул ее за руку.
— Пойдем, — повторил он. — Нам надо идти. Спасибо, мистер Парадизи.
Он протянул ему правую руку — грязную, в пятнах крови, — и старик бережно пожал ее. Потом он пожал руку Лире и кивнул горностаю Пантелеймону, который в знак признательности опустил мохнатую головку.
Не выпуская из руки нож в кожаных ножнах, Уилл первым двинулся вниз по широкой темной лестнице и прочь из башни. Маленькая площадь, залитая ярким солнцем, была погружена в глубокую тишину. Лира боязливо осмотрелась вокруг, но никого не заметила. Она решила не рассказывать Уиллу о том, что видела из окна башни: у него и так хватало причин для волнений. Она увлекла его в сторону, противоположную той, где видела детей, подальше от безжизненного Туллио, который все еще стоял на улице неподвижно, как мумия.
— Напрасно мы… — начала Лира, едва они покинули площадь, и остановилась, чтобы оглянуться назад. — Это ужасно — думать, как он там… бедный, у него выбиты почти все зубы, и один глаз почти не видит… Сейчас он выпьет яд и умрет, и мы напрасно…
Она едва сдерживала слезы.
— Ничего, — сказал Уилл. — Ему не будет больно. Он просто уснет. Ты же слышала: это лучше, чем Призраки.
— Ах, что же нам теперь делать, Уилл? — сказала она. — Что нам теперь делать? У тебя такая ужасная рана, и этот бедный старик… Ненавижу это место, честное слово, я бы все здесь сожгла! Так что нам теперь делать?
— Ну, — ответил он, — тут-то как раз все просто. Мы должны получить твой алетиометр назад, поэтому нам придется украсть его. Этим мы и займемся.
Глава девятая
КРАЖА
Сначала они вернулись в кафе, чтобы немного восстановить силы и переодеться. Было ясно, что Уилл не может никуда идти, заляпанный кровью, а бесплатно брать вещи из магазинов больше не казалось преступлением, поэтому он нашел для себя полный комплект одежды с обувью, а Лира, по-прежнему озирающаяся в поисках других детей, настояла на том, чтобы донести все это до кафе.
Там она вскипятила воды; Уилл взял кастрюлю в ванную и разделся, чтобы вымыться как следует. Тупая боль не отпускала, но, по крайней мере, рана была чистой; Уилл видел, на что способен его нож, и понимал, что чище ран не бывает. Однако обрубки пальцев сильно кровоточили. Пока он глядел на них, его замутило и сердце у него забилось быстрее, а от этого кровь потекла еще обильней. Он присел на уголок ванны, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
Вскоре он почувствовал себя лучше и принялся за мытье. Кое-как справившись с этим, он вытерся — на полотенцах остались пятна крови — и оделся, стараясь не запачкать кровью новые вещи.
— Придется тебе еще раз перевязать мне руку, — сказал он Лире. — Пусть будет туго: мне все равно, лишь бы остановить кровь.
Она разорвала простыню и тщательно забинтовала ему кисть, натягивая ткань изо всех сил. Уилл терпел, стиснув зубы, но на глазах у него все-таки выступили слезы. Он смахнул их без единого слова, и она сделала вид, что ничего не заметила.
Когда она закончила, он сказал:
— Спасибо. — Потом добавил: — Слушай, ты не могла бы кое-что положить к себе в рюкзак на случай, если мы не сможем сюда вернуться? Это только письма. Если хочешь, можешь их прочесть.
Он вынул зеленый кожаный несессер и протянул ей несколько сложенных листков бумаги.
— Я не буду читать, если…
— Я не возражаю. Иначе я бы не предложил.
Она взяла письма, а он лег на кровать, отодвинул кошку и сразу заснул.
В тот же день, поздним вечером, Уилл с Лирой притаились в тени деревьев на маленькой улочке, идущей вдоль живой изгороди, которая окаймляла сад сэра Чарльза. Со стороны Читтагацце они находились в парке неподалеку от классической виллы, белеющей в лунном свете. Они долго искали дом сэра Чарльза, перемещаясь в основном по Читтагацце, часто останавливаясь, чтобы сделать разрез и проверить свое положение в мире Уилла, и после этого сразу закрывая очередное окно.
За ними увязалась и полосатая кошка — сейчас она сидела неподалеку. Проспав чуть ли не сутки после того, как они спасли ее от детей с камнями, она наконец проснулась и, по-видимому, решила не расставаться со своими избавителями, словно рядом с ними ей было спокойней. Уилл отнюдь не был уверен, что в их обществе ей ничто не грозит, но у него хватало забот и без кошки, и он попросту не обращал на нее внимания. Пока они бродили по Читтагацце, он успел привыкнуть к чудесному ножу и теперь действовал им гораздо увереннее, но полученная в башне рана беспокоила его сильнее, чем прежде: в ней пульсировала глухая навязчивая боль, а ткань, которой Лира заново перебинтовала ему руку, когда он проснулся, уже опять пропиталась кровью.
Он прорезал окно в воздухе поблизости от белеющей в сумраке виллы, и они выбрались через него на тихую улочку в Хедингтоне: им нужно было точно рассчитать, как проникнуть в кабинет сэра Чарльза, где лежал алетиометр. Сад освещали два прожектора; в окнах по фасаду тоже горел свет, но в кабинете было темно. Эта сторона дома была залита только лунным светом.
У дальнего конца дома улица, на которой они стояли, пересекалась с шоссе, и фонарей на ней не было. Обычному взломщику нетрудно было бы пробраться сквозь живую изгородь незамеченным, но ему помешала бы попасть в сад крепкая ограда из острых железных прутьев — она была вдвое выше Уилла и тянулась по всему периметру владений сэра Чарльза. Однако для чудесного ножа это было пустяковым препятствием.
— Держи прут, пока я его режу, — прошептал Уилл. — Не дай ему упасть.
Лира послушалась, и с ее помощью он вырезал из ограды куски четырех прутьев. Теперь дети могли
