Он прав, этот усатый читатель, — тратил он свое время зря. Тратить его надо было лет двадцать назад.

Сейчас, перелистывая лениво «Незнайку в Солнечном городе», я удивляюсь себе тому, семилетнему, и повторяю вслед за обманувшимся в своих надеждах читателем: «Ну и что тут особенного?» Действительно, по экранам бродит Кинг-Конг, в звездолетах летят «чужие», с обложек на нас кидаются чешуйчатые саблерукие твари, а тут — какой-то агрегат в виде трактора, какие-то домики-мухоморы, какие- то очкастые вундеркинды в коротких пионерских штанах. А потом вспоминаю воздух, которым дышал в те годы. И вопроса как ни бывало. Потому что было, было это особенное, и никуда от него не скроешься. И все эти «почём» и «зачем», пытающиеся перечеркнуть детство, не более чем возрастной прагматизм, болезнь опасная и коварная, кончающаяся порой летальным исходом.

Но главное у Носова, пожалуй, не трилогия о Незнайке. Главное у него — рассказы. «Огурцы», «Фантазеры», «Живая шляпа» — все это помнишь настолько живо, словно бы сочинил сам. Или же это происходило с тобой самим, ну, на худой конец, с приятелем-одноклассником или соседом из квартиры этажом выше. Я и теперь, когда вижу упавшую на пол шапку, смотрю на нее и думаю, когда же она оживет и начнет двигаться. А знаменитое «колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь» из рассказа «Шурик у дедушки» считаю едва ли не вершиной устной народной поэзии и, чего там греха таить, повторяю эти слова всякий раз, когда вижу на Неве рыболова. И заплатки я научился пришивать благодаря писателю Носову, и кашу варить, и на огороде выкорчевывать пни, и много чего другого. И, наверно, не я один. Потому что писатель Носов не какой-то там зануда-учитель, вычерчивающий на доске графики и тычущий унылой указкой в чучело сушеного крокодила. Потому что он писатель веселый, а значит, и настоящий, и только таким, как он, мы можем доверить детство — свое и своих детей.

Ближе всего из нравов и обычаев народов земли для сердца русского человека, конечно же, нравы и обычаи его же, то есть русского человека.

Жил, к примеру, в прошлом один солдат, любивший людей морочить. По прошествии пяти лет, когда служба солдата кончилась, вызывает служивого государь и говорит ему следующие слова: представь мне, говорит, какую-нибудь историю и ступай тогда на четыре стороны, а не расскажешь — не отпущу. Солдату что: раз царь приказал, то рассказывай, никуда не денешься.

Вот вы, говорит солдат, заприте, ваше величество, эту дверь (показывает на дверь) и поставьте при дверях часовых, чтобы те три минуты никого сюда не пускали. Император сделал, как было велено. А в это время на столе стоял самовар, шумя и закипая все более. Вот валит из самовара пар и собирается над столом в облачко. Облако тучнеет и водянеет, и пролился вдруг из него дождь. И столько его тут набралось, что сделалось от дождя озеро. Смотрят государь и солдат и видят — на берегу лодочка. Прыгают они в лодку и направляются прямиком к острову (был там остров). Подъезжают к берегу, и выходит к ним старичок- рыбачок с уловом. Купили они карасика небольшого и возвращаются на лодке обратно. А на берегу уже народу — толпа. Все кричат, волнуются, ропщут, потому что перед ними на берегу обезглавленное мертвое тело. И идет промеж людей обыск — кто отрубленную голову спрятал. Подходят к императору, просят открыть мешок, в котором карась лежит. А там уже не карась, там отрубленная голова, что ищут. Тащат царя на виселицу, уже голову в петлю сунули, а он мотнул башкой напоследок, перед тем как с жизнью проститься, да и носом угодил в блюдце с чаем. Нос обжег, а солдат смеется. Вот такие, мол, у нас нравы.

Еще о нравах. Уже в более поздние времена, чтобы отделить русские национальные нравы от таких же не русских, бытовало характерное выражение «их нравы», особенно популярное в советской журналистской среде (см. журналы «Крокодил», «Огонек», практически любые газеты, тележурнал «Фитиль»).

Теперь обычаи. Знаете такую загадку: «Бедный бросит, богатый носит»? Ответ правильный: носовой платок. В смысле, бедный сморкается себе под ноги, а богатый складывает в платок. Есть у русских и другие обычаи, но обо всех говорить долго. А долго говорить об обычаях — не в обычаях русского человека.