Открываю пионерский журнал 1931 года «Юные ударники» и читаю:
Нельзя построить социализм, пока в деревне орудуют кулаки, а миллионы крестьян бедняков и середняков в одиночку ведут свои хозяйства. И Ленин указал путь, как переделать хозяйство в деревне: надо устраивать колхозы. Но Ленин знал, что против колхозов пойдут кулаки. Ведь колхозы не дадут кулакам обирать бедноту. И Ленин приказал бороться с кулаками: «Кулаки и мироеды не менее страшные враги, чем капиталисты и помещики. И если кулак останется нетронутым, если мироедов не победим, то неминуемо будут опять царь и капиталист. Кулак — бешеный враг советской власти: миру с ним не бывать».
Ну а дальше пошло-поехало. Вот кусочек из рассказа А. Гусева, напечатанного в том же журнале:
— На советском свете кулаку не бывать! — сказал Василий.
Коля с удивлением посмотрел на товарища и сказал:
— Здорово, Вася, у тебя получилось! Сказал умно.
Накинув пальтишки, ребята вышли из дома. Коля тащил сверток обоев, а Василий размахивал молотком.
Скоро на стене дома Гаевского сельсовета белел длинный плакат, пересыпанный черными буквами:
НЕ ПУСКАЙ КУЛАКА В СОВЕТ!
Их: Пристукина Ивана, Пристукину Марину, Сорокина Луку, Трескунова Федора… Введенскую Клавдию — как лишенцев в Совет не изберем.
На следующий день вся деревня знала, кого нельзя выбирать и пускать на собрания перевыборов Совета.
Лицо врага было показано.
Читая это лубочное чтиво, сейчас-то мы понимаем, какая человеческая трагедия стояла за всей этой бесовщиной. Трагедия Иванов, Федоров, Марин, трагедия всей русской деревни. Трагедия, переделанная в плакат, — самый главный литературный жанр эпохи победившего сволочизма.
Писарев Д.
Наконец-то я добрался до Писарева. Давно хотел, да все как-то не выпадало случая. Теперь выпал.
Больше всего у Писарева мне нравится его максималистский задор. Этим он перекликается с Маяковским, бросавшим Пушкина с ладьи современности в набежавшую волну революции. Правда, после Маяковский остыл, даже протянул руку покойному дворянину Пушкину (не поменявшему «д» на «т») и пригласил его писать агитки для окон РОСТа. Возможно, Писарев так же остыл бы, но вот только ранняя смерть (в двадцать восемь лет) не дала этого сделать.
Призывая себе на помощь дикого тунгуза и друга степей — калмыка, Пушкин поступает очень расчетливо и благоразумно, потому что легко может случиться, что более развитые племена российской империи, именно финн и гордый внук славян, в самом непродолжительном времени жестоко обманут честолюбивые и несбыточные надежды искусного версификатора, самовольно надевшего себе на голову венец бессмертия, на который он не имеет никакого законного права.
Это из статьи Писарева про пушкинское стихотворение «Памятник». Согласитесь, ни на грамм конформизма! Между прочим, венец бессмертия Писарев заслужил именно за свои героические попытки сорвать аналогичный венец с Пушкина.
В другом месте Писарев также называет поэта версификатором, на этот раз «легкомысленным, опутанным мелкими предрассудками, погруженным в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособным анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века».
Вот так — сперва под дых, а после — кулаком в рыло.
Недавно (весной этого, в котором пишу, 2006 года) на очередном писательском отчетно- перевыборном сборище в Доме журналистов (Невский пр., д. 70) один мой знакомый писатель увлеченно рассказывал о своем новом романе, который пишет. Роман этот о Фаддее Булгарине, о его истинном месте на олимпе русской литературы, которое исключительно из-за козней Пушкина бедному Фаддею не дали.
Так что, дорогие мои читатели, не перевелись еще Писаревы на этом свете. И пока они живы, стоит и стоять будет великая массовая культура, которую мы все лелеем и холим.
«Письма русского путешественника» Н. Карамзина
Об англичанах Карамзин пишет так:
Рост-биф, биф стекс есть их обыкновенная пища. От того густеет в них кровь; от того делаются они флегматиками, меланхоликами, несносными для самих себя, и не редко самоубийцами… это физическая причина их сплина…
Теперь вы понимаете, откуда в стихотворном романе Пушкина и ростбиф окровавленный, и пресловутый онегинский сплин? Да-да, из этих самых «Писем» Карамзина, которыми зачитывались несколько поколений русских, как нынешние дяди и тети засматриваются детективными сериалами.
Николай Михайлович Карамзин практически во всех направлениях своей многообразной творческой деятельности ступал на шаг впереди медлительных своих современников.
Так, он первым стал использовать в изящной литературе неизящное слово «штаны», заменив им французское «панталоны».
Он впервые калькировал с французского и искусственно ввел в употребление оборот «в чистом поле», до него в русской словесности не встречавшийся. Так что все эти псевдонародные «В чистом поле васильки, дальняя дорога…» и прочее в том же духе появились с легкой карамзинской руки в начале 90-х годов XIX века.
Вообще он сделал для языка столько, сколько до него сделал разве что один Ломоносов. Он вдохнул в язык новые здоровые силы, разбудив и Пушкина, и многих других, как когда-то Герцена разбудили декабристы.
Карамзин написал «Историю», которая на тогдашнюю публику подействовала примерно так же, как вышеупомянутые телевизионные сериалы действуют на публику нынешнюю. То есть улицы по выходе в свет восьмитомного исторического опуса пустовали, население сидело по домам и с удивлением узнавало себя самих в своих бородатых предках.
Да и Пушкина Карамзин не только научил новому литературному языку. Он был ангелом-заступником этого юного строптивого дарования, которое наводнило Россию возмутительными стихами. Когда в апреле 1820 года царь пригрозил сослать Пушкина в Соловецкий монастырь, то, благодаря заступничеству Карамзина, вместо Соловков поэт отправился на юг, под крылышко генерала Инзова.
