— Мама, это настоящий документ! Я поступила! В институт! И я буду там учиться! — у Сашки дрожал голос. — Так надо, понимаешь?

— Понимаю, — мама оперлась о край стола. — Я понимаю. Ты ревнуешь. Ты — взрослая девушка — ведешь себя, как… как избалованный, скверный ребенок. С тех пор как… Не можешь мне простить, да? Не можешь простить, и устраиваешь демонстрации?

— Нет! — Сашка захлебнулась. — Он тут ни при чем! Это просто… Ну… так получилось, что я поступила. Я поеду в Торпу, и…

— Никуда ты не поедешь, — в голосе мамы был февральский лед. — Ты будешь учиться в нормальных условиях, в нормальном ВУЗе. Мне очень жаль, что я воспитала эгоистку, но больше никакого экстрима я не допущу. Спасибо за приятный разговор.

И она снова отвернулась к зеркалу.

Спустя два дня холодных, скованных отношений мама пришла домой непривычно веселая, с розовыми «яблочками» на щеках. Оказалось, в университете открыт добор на вечернее отделение, и Сашку с ее баллами, может быть, примут.

— А работать будешь у нас на фирме, — говорила мама, споро расставляя тарелки, раскладывая жаркое. — Я договорилась. Днем работать, вечером пары. Потом можно будет перевестись на дневное. Наверняка можно. На втором курсе или на третьем…

Сашка молчала.

— Завтра с утра надо будет подойти на кафедру. Комната тридцать два. Ты слышишь?

— Я поеду в Торпу, — проговорила Сашка еле слышно. Над столом повисла мертвая тишина.

— Саша, — укоризненно сказал Валентин. — Ну зачем ты так?

Спасаясь, Сашка поднялась из-за стола. Оставив нетронутой свою порцию, ушла в комнату, залезла под одеяло и притворилось, что спит. Мама и Валентин говорили громко, сквозь стены и одеяла до Сашки доносились обрывки фраз.

— Успокойся, — говорил Валентин. — Да успокойся ты! Самостоятельность…

— Она несовершеннолетняя!

— Они взрослеют… им хочется… в конце концов, это же не край земли…

Голоса становились все тише — накал страстей спадал. Сашка закрыла глаза. Все складывается как нельзя лучше: маме и Валентину удобно будет остаться в квартире вдвоем. Сейчас они поговорят- поговорят, да и отпустят Сашку в неизвестную Торпу, где ее невесть что ждет…

Ее раздирало пополам. Если мама согласится легко — Сашка оскорбится навеки. Если мама встанет насмерть… а так оно, похоже, и случится…

Нет, не случится. Вот уже смеются на кухне. Договорились. Пьют чай. Решили: у девочки своя судьба, она самостоятельная, пусть отправляется хоть черту в зубы! Довольны. Вот мы какие прогрессивные. А что? Множество школьников вот так уезжают из дому через лето после выпуска. Навстречу взрослой жизни… В общагу…

Сашка стянула с лица одеяло. За окном, за плотно задвинутыми шторами, все еще было светло. Восемь часов. Полдевятого. Август. До начала занятий осталось три недели.

В дверь Сашкиной комнаты негромко стукнули.

— Это я, — сказал Валентин. — Давай поговорим?

Они нашли город Торпу в атласе автомобильных дорог. Прозрачный кружок на карте, как раз в том месте, где листок слегка потерся на сгибе.

— Город, — хмыкнул Валентин. — Скорее, поселок городского типа. Ну и что там может быть за институт?

Сашка предъявила ему рыжую бумажку. Он долго разглядывал ее, вертел в руках, хмурился.

— Ты что, подавала туда документы?

— Нет… То есть да.

— Но ведь твои документы лежали в университете!

— Туда можно копии… И потом, в универ же меня все равно не взяли.

— Институт Специальных Технологий, — снова прочитал Валентин. — Что это за технологии? Специальность твоя будущая как называется?

— Специальный технолог, — сказала Сашка.

Валентин нахмурился:

— Ты что, издеваешься?

— Нет, — Сашке было очень неловко. — Специальность там выбирают на третьем курсе. Или на четвертом. Я толком не знаю.

— Не знаешь, а готова ехать?

— Если мне не понравится, я вернусь, — сказала Сашка совсем тихо. — Честное слово. Если окажется, что это плохой институт — я приеду обратно. Только скажите маме, пусть она не волнуется. Мне надо туда поехать. Очень надо. Дело не в том, что… совсем не в этом. Мне просто надо.

Она повторяла одно и то же на разные лады, а Валентин сидел перед ней, встревоженный, непривычно растерянный, и впервые в жизни Сашке вдруг показалось, что он ей не чужой.

— Вставайте, девушка. Торпа через полчаса.

— А? — Сашка подскочила и стукнулась головой о багажную полку.

Вся ночь прошла в полудремоте, ей удалось заснуть совсем недавно. Вагон был старый, сильно потряхивало, где-то на столе звенела ложка в пустом стакане. Проплывали тени и огни, пронизывали насквозь плацкартное пространство, где истекали потом разгоряченные полуголые тела. Свисали с полок углы простыней. Кто-то храпел, кто-то возился с полиэтиленовым кульком, а Сашка лежала на спине, на верхней полке, и уговаривала себя: через неделю вернусь. Условие — быть к началу занятий. О том, чтобы дожить в этой Торпе до выпуска, разговора не было.

Валентин хотел ехать с ней. Настаивал. Сам купил два билета в железнодорожной кассе, себе и Сашке. Он собирался проверить аккредитацию ВУЗа, условия в общежитии, словом, узнать и разведать все, и Сашка в глубине души была ему благодарна. К тому же, темный человек, назвавшийся Фаритом Коженниковым, не требовал, чтобы Сашка заявилась в Торпу в одиночестве.

Накануне отъезда Валентину позвонили из Москвы — его сын от первого брака попал под машину, и, хоть легко отделался, присутствие Валентина с его знакомствами в мире медицины было необходимо. Валентин, позабыв о Сашкиных проблемах, метнулся в Москву. Сашке пришлось сдавать его билет перед отходом поезда, да еще убеждать маму, что она и так справится.

Мама провожала ее. Долго стояла у вагона, смотрела сквозь стекло, махала рукой, давала советы. Сашка мечтала, чтобы поезд поскорее тронулся. Но когда тепловоз в первый раз дернул — у нее душа провалилась в пятки, она готова была выпрыгнуть в окно, к маме в объятия.

Она в первый раз ехала в поезде одна. То и дело смотрела на багажную полку, где лежал ее чемодан. Нащупывала мешочек с монетами на дне сумки. Проверяла документы во внутреннем кармане — паспорт, аттестат, медицинская справка, справка о зачислении и еще какие-то бумаги, все это в плотном полиэтиленовом пакете. Ей было невыносимо одиноко, все время вспоминалось, как в таком же вагоне они ехали с мамой на море, за окном цвели маки, и было хорошо, спокойно, уютно…

Она плакала, скрывая слезы от попутчиков. И страшно укоряла себя за то, что тогда, в курортном поселке, поддалась на уговоры человека в черных очках. Один, самый первый раз, поддалась. Пусть был бы вечный кошмар, пусть она просыпалась бы и просыпалась на раскладушке в съемной квартирке, но была бы рядом мама. И море. Если жизнь человека состоит из половины летнего дня двадцать четвертого июля — это все равно хорошая жизнь. Во всяком случае, в ней нет ни золотых монет, ни Валентина, ни долгой дороги в Торпу.

Село за окнами солнце. Попутчики ужинали, похрустывая малосольными огурцами, обгладывая куриные ножки, очищая от скорлупы матово-белые вареные яйца. Сашка вытащила бутерброды, приготовленные мамой, и снова чуть не разревелась — в полиэтиленовом кульке был запрятан кусочек дома. Так ничего и не съев, спрятала ужин. Выпила стакан чая. И забралась на верхнюю полку…