– Договорились, – согласился Андрей. – Пошли мы в ФСБ, нашли честного депутата, все рассказали. Нам поверили и не посчитали, что мы с тобой безнадежные больные… А дальше через свои каналы эти ребята полезли проверять клинику в целом и Пульмана с Бабиновым в частности. Но ведь в областном масштабе все каналы – дырявые, и в прямом и в переносном смысле. Как только с ними возникнет контакт сверху, мы с тобой приплыли – это я тебе как старший товарищ гарантирую. Поверь мне, я ведь занимаюсь оперативной работой не первый год, и точно так же, как и ты, хочу свалить отсюда. Какой мне смысл сочинять?

Веришь?

Иван поразмышлял и сник, не найдя, что возразить. Сыщик был прав – шансы на успех в данном мероприятии практически отсутствовали. И хотя вздорный характер спецназовца не позволял мириться с очевидными фактами, он переживал молча, поскольку разумных доводов против аргументов соседа в настоящий момент не было. А было налицо лишь негодование и скорбь по поводу не правильного и несправедливого мироустройства. Надежда, эта извечная утешительница страждущих, уплывала куда-то налево, судорожно ловя ртом воздух и вяло шевеля дряблыми ногами. Однако по мере того как капитан все более мрачнел и хмурился, его сосед, зацепившись за какую-то мысль, сосредоточенно соображал. И вскоре удовлетворенно крякнул и похлопал себя по коленке, привлекая внимание товарища по несчастью:

– Мысль есть.

– Взять заложников и объявиться? – немедленно отреагировал Иван. – Не получается – думал уже. Многих факторов не хватает.

– Да, это сильно. – Андрей сочувственно поморщился. – Это круто!

Это от дырки в черепе – не иначе… Но мысль другая. Надо оставить памятку.

– Какую еще памятку? Для беспамятных? – Уязвленный Иван попытался ехидно скаламбурить.

– Ага – точно. Ты не кипи – послушай. Памятку для самих себя – то есть для Андрея и Ивана со стерилизованной памятью. Страховку на случай, если шаман оказался не прав. Не понял? Нужно описать, что с нами произошло в этих стенах. Так описать, чтобы потом, прочитав, можно было поверить… Спрятать послание и вынести с собой на волю. Мысль понятна?

– Чем писать? На чем писать? – деловито ухватился Иван, еще не понимая до конца, куда он клонит.

– Ты, кроме «Муму» и строевого устава, читал что-нибудь вообще?

Ну, из художественной литературы? – вкрадчиво поинтересовался Андрей. – Романы исторические, например? Вот-вот, вижу, в твоих не исковерканных борьбой мысли глазах появляется нездоровый проблеск. Уже лучше, уже лучше… Ну чем же писать голым узникам, лишенным всего на свете? Кровью, естественно! Найди здесь какую-нибудь острую штуковину, – хотя бы торчащую шляпку гвоздя, – порежься и хоть обпишись с ног до головы в свое удовольствие. Правда, есть опасность инфицировать ранку – ну да ничего, придется рискнуть. Кто не рискует, тот ходит зомби. Мысль ясна?

– На чем писать? – повторился Иван. – У нас, кроме бинтов на черепах, ничего нет.

– Вот на них, родимых, и писать. – Андрей прикрыл глаза. – Сейчас, естественно, не стоит – в любой момент могут впереться…

– Перевязка, – с сомнением буркнул Иван. – Черт знает, сколько нас здесь продержат. Наверняка будут перевязывать. И – на хер все твои памятки, в мусорное ведро.

– Палата прохладная, бинты свежие, – не сдавался детектив. – Мы не потеем, не дергаемся – лежим себе. Суток трое точно не будут перевязывать – это же не повязка на руке. Есть вполне реальная надежда, что нас отсюда выкинут в течение этих трех суток и оставят под врачебным надзором дома. Закодированные мы не опасны – сам понимаешь. И вообще – чего это я тебя уговариваю? Не хочешь – лежи себе и просто так жди. А памятка – хоть мизерный, но шанс.

– Можно попробовать, – согласился Иван. – Если день перележим, ночью вряд ли будут беспокоить –  они же не совсем треснутые. Наверно, ночью отдыхают где-нибудь. Давай текст сочинять.

– Я сейчас тебя научу, как симулировать бессознательное состояние, – оживился Андрей. – Как-никак, несостоявшийся медик. Если до конца дня удачно притворимся, что не пришли в себя, ночью все у нас получится. Во дворе фонари, шторку отодвинем – света будет вполне достаточно. А сочинять – всегда успеется…

Не прошло и получаса, как палату посетил Бабинов в сопровождении каких-то врачей – судя по разговору, не причастных к его опытам. Речь шла о черепно-мозговых травмах, о буйнопомешанных, которые без должного контроля так и норовят, паразиты, свернуть себе шею или размозжить голову. Вот, пожалуйста, – наглядный пример. Убедившись, что пациенты так и не пришли в себя, их оставили в покое.

В оставшееся время дня друзья по несчастью успели выспаться.

Проснулись они почти одновременно, с наступлением сумерек, при этом оба чувствовали себя значительно лучше, чем утром. Немного поболтали, не покидая кроватей, – берегли силы.

Когда на Приютное опустились сиреневые сумерки и во дворе клиники зажглись галогеновые фонари, дверь в палату бесшумно растворилась. Узники замерли, вполглаза наблюдая за вошедшим. Это был один из стандартных пульмановских «шкафов» – высоченный, с выдающейся антропометрией и мертвыми глазами. Впрочем, рассмотреть в темноте выражение глаз не представлялось возможным – зомби выдавало поведение. Заперев дверь на ключ, он положил его в карман брюк, уселся на табурет возле двери и застыл, как истукан, совершенно не шевелясь, глядя в пространство перед собой. В общем, обосновался надолго.

«Пи…ец, приплыли, – уныло подумал Андрей. – Эта утварь, по всей видимости, спать не обучена. Написали! Молодец Пульман – все-то ты продумал…»

«Нехорошо, – лихорадочно соображал Иван. – Больно здоровый пацан.

Надо, конечно, рубить. Но ежели рубить – тогда обязательно потом сваливать придется. И хватит ли сил? Зомби… Болевые ощущения сведены к нулю. Значит, рубить насмерть. Нехорошо! Вот шуму-то будет, когда сражаться учнем – вся клиника сбежится…»

В тягостном ожидании протянулись несколько часов. Сумерки переросли в полноценную ночь, за окном утихли вечерние шумы клиники… У пленников уже давно затекли от неподвижного лежания все члены и окончательно иссяк запас терпения. А зомби продолжал пребывать все в той же позе – голову не склонил, не расслабился – робот, да и только!

«Ну и достал ты меня, башка дырявая, – злобно подумал Иван. – Что ж с тобой делать?.. А ежели упасть на пол и посмотреть, как оно себя вести будет? А ну – раз, два, взяли!»

Он протяжно замычал, невнятно что-то бормоча, начал переворачиваться на другой бок и неловко упал с кровати. Ударившись о пол, сгруппировался на левом боку и начал слабо и протяжно стонать. Интересно, что у этого дебила заложено в программе? Нажать на кнопку тревожной сигнализации или предпринять какие-то иные действия, адекватные ситуации?

Охранник молча поднялся со своего места и приблизился купавшему.

Немного постояв над ним, он нагнулся, по всей видимости, чтобы поднять больного…

Хрясть! Иван изо всех сил ударил его наотмашь ребром ладони в услужливо подставленное горло и, неуклюже кувыркнувшись, вышел в полуприсед – при этом в голове словно граната разорвалась.

Зомби булькнул, ухватился руками за горло и со стуком упал на колени. Раздавленное горло, вмятое к шейным позвонкам, не обеспечивало доступа воздуха в легкие, и мощное тело задергалось в судорогах.

На Ивана накатила волна отчаяния – совсем недавно он, будучи в нормальном состоянии, точно таким же ударом убил одного из зомби наповал, перебив ему горло и сломав шейные позвонки. Медленно прицелившись, как во время тренировки по разбиванию твердых предметов, спецназовец нанес охраннику рубящий удар под основание черепа, перебивая шейные позвонки, которые хрустнули так громко, что, казалось, слышно было на всю клинику.

Рухнув на пол, гигант в последний раз булькнул, выбил ногами конвульсивную дробь – и затих…

Победитель, пошатываясь на ватных ногах, подшаркал к окну.

Распахнул форточку, жадно вдохнул успевший остыть ночной воздух. Нехорошо! Это – один. А сколько их там, снаружи? Нет, в таком состоянии удирать отсюда будет очень проблематично. Чертов шаман! Обещал ведь, сволочь, что ночью они будут чувствовать себя хорошо… Ничего себе – хорошо!

Андрей едва успел свесить ноги с кровати – батальная сцена заняла едва ли десяток секунд, – подошел к лежащему, ощупал, чисто механически приложил палец к запястью.