Картина такая: существовал заговор. Во главе его стояли два человека: Корнелий Цинна, внучатый племянник Помпея Великого, и Луций Эмилий Павел, муж Юлии Младшей. Цинна хотел отомстить Августу якобы за обоих Помпеев, Гнея и Секста-пирата. Павел же показал на следствии следующее: я, дескать, развелся с прежней женой и женился на Юлии Младшей, дабы занять высшее место в имперской иерархии. Но в моих расчетах меня обманули. Да, после смерти Луция Цезаря меня сделали консулом, однако по истечении срока не дали ни одной из доходных провинций. После гибели Гая Цезаря, которой я обнадежился, Август не меня выдвинул вперед, а назвал своими сыновьями придурковатого Постума и низкородного Тиберия. Жена моя, Юлия Младшая, судя по всему, бесплодна и не способна родить своему деду правнука, через которого я мог бы возвыситься. Теперь вот Германика женили на Агриппине, меня с моей женой отодвинув уже не на второй, не на третий, а на четвертый план. Зачем я, спрашивается, женился? Задав себе подобный вопрос, я решил действовать. Я сговорился с Цинной, и тот привлек к нашему делу одного из бывших адептов Юлии Старшей, харчевника из Восьмого легиона. Мне за солидный куш удалось подкупить одного из охранников принцепса, германца Балдура, который пропустил убийцу в палатинский дворец. На что мы рассчитывали? На то, что после смерти Отца Отечества, в отсутствие Тиберия и великого удаления германских легионов, мы приведем к власти в Риме Агриппу Постума, вернем с Пандатерии народную любимицу Юлию Старшую; я, Луций Эмилий Павел, ее зять и муж ее старшей дочери, от имени полусумасшедшего и ни к чему не пригодного мальчишки приведу к присяге иллирийские, испанские, африканские легионы и отберу у Тиберия германские контингенты. Всё так бы и было, если б злосчастный харчевник не замешкался и не попался.
Так якобы показал на следствии муж Юлии Младшей. Но на процессе в сенате Луций Эмилий Павел и Корнелий Цинна были обвинены лишь в покушении на принцепса; а что они собирались предпринять после убийства Августа, если бы оно им удалось — об этом не говорилось ни в обвинении, ни в свидетельских показаниях, ни тем более в защитных речах.
Павел и Цинна были приговорены к смерти и в тот же день казнены. Харчевник еще до суда умер в тюрьме, не перенеся третьей пытки. Сообщники заговорщиков — их было выявлено около десяти, из разных слоев — все они были высланы в разные места в соответствии с тяжестью их преступления.
Был выслан из Рима и Постум, хотя имя его, как только что было сказано, в судебном процессе не фигурировало. Народу было объявлено, что Август ссылает его в Соррент «за низкий и жестокий нрав».
Юлия Младшая тоже исчезла из Рима, без всякого объявления и объяснения, и никто не знал в точности, куда ее отправили; разные места назывались, но все — недальние и удобные для проживания. Болтали, что Август сам допросил внучку и, не найдя за ней никакой вины, сказал: «Ты теперь вдова и в трауре. Поживи-ка в уединении, чтобы никто не мешал твоему горю». «Траур» для Юлии Младшей, однако, продлился не год, а целых два года.
И уж совсем неожиданно Отец Отечества распорядился в отношении Юлии Старшей: ей было разрешено перебраться со своего безотрадного островка в небольшую крепость Регий напротив Сицилии; ей стали давать вино, смягчили условия содержания. В народ были
Таковы были события в консульство Капитона, в семьсот пятьдесят восьмом году от основания Рима.
(5) А в следующем году, в консульство Марка Лепида и Луция Аррунция, вспыхнуло восстание в Паннонии и Далмации. Восставшие устроили избиение римлян, напали на Македонию, угрожали Италии. Мятеж с каждым днем разрастался, и Рим оказался вовлеченным в войну у самых своих ворот. Командование войсками Август предоставил Тиберию. К нему на следующий год, в консульство Силиана Нервы и Луция Нония Аспрената, прибыл с италийскими новобранцами Германик. Тяжелой и изнурительной была война, ибо мятежники избегали регулярных сражений, предпочитая им засады, набеги и отдельные столкновения в местностях, им хорошо известных, а для римских солдат незнакомых. Тиберий в этих баталиях в очередной раз подтвердил свою славу полководца, проявил осторожную предприимчивость и умение управлять огромной армией, как говорят военные, «со многими театрами». Юный Германик, его племянник и пасынок, впервые блеснул тогда своим бесстрашием, своей поразительной способностью вдохновлять и вести за собой центурионов и легионеров. Германику было тогда чуть более двадцати лет, Тиберию — без малого пятьдесят.
О всех этих событиях Эдий Вардий рассказывал намного подробнее, чем я их теперь вспоминаю, и, словно извиняясь, мне говорил:
— Не вспомнив об этом — о гибели Цезарей, о возврате Тиберия, о вынужденном усыновлении Августом Постума и Тиберия, Тиберием — Германика, о женитьбе Германика на Агриппине, о заговоре и казни Эмилия Павла, о высылке Юлии и Постума, о страшном паннонском восстании, отвлекшем на себя лучших людей государства и в первую очередь Тиберия и юного Германика — об этом не упомянув, мне будет трудно описать тебе ту картину, которой я должен завершить свой рассказ о Пелигне, о том Феликсе, которого я надолго оставил в Риме и снова увидел как раз после этих событий, в самый разгар иллирийской войны, в Силианово и Аспренатово консульство.
И ты уж потерпи, но мне придется рассказать тебе о тех изменениях, которые произошли в окружении Августа, — говорил мне Гней Эдий и рассказывал, старательно перечисляя имена, давая развернутые характеристики, настаивая на нюансах взаимоотношений.
Я попробую покороче вспомнить:
II. В свое время, как уже отмечалось
Вар в консульство Капитона был отправлен наместником Германии и, следовательно, близость его стала пространственно весьма далекой; в любом случае, он теперь не мог курировать все римские провинции, так как занимался исключительно новой провинцией к востоку от Рейна.
Домиций Агенобарб, ведавший когда-то личным имуществом Августа, через два года после высылки Юлии Старшей был на три года отправлен покорять германцев, а когда в консульство Катта и Сенция вернулся в Рим, то хотя снова стал
Из Рима не отлучались трое: Пизон, Страбон и Максим. Но сильно постаревший Пизон — в консульство Нервы и Аспрената ему исполнилось семьдесят лет — не ведал теперь легионами и легатами, ибо после заговора Павла и Цинны принцепс взял за правило напрямую сноситься с легионными командирами, самолично отдавать им приказы и принимать от них доклады. Сей Страбон по-прежнему был префектом претория, но часть работы за него выполнял его возмужавший, тридцатилетний сын Луций Сеян, и, когда вспыхнул паннонский мятеж, часто случалось, что Страбона-отца с каким-нибудь поручением отправляли в Иллирик, а в Риме на преторианской префектуре оставался Сеян-сын, и тогда именно он имел ежедневный доступ к Отцу Отечества.
Лишь Фабий Максим, казалось бы, ни на палец не утратил своей близости к Цезарю. Но иногда начинало казаться, что утратил, и не на палец, а на ладонь, на локоть, на шаг. Ибо, бывало, на неделю, на две недели, а то и на месяц Август прерывал с ним общение и не допускал до себя, а после снова и дня без Максима не мог прожить и, если тот сам не являлся, приглашал, вызывал, вытребовал его на завтрак, на
