Иннокентия Забудкина сержант Кульбеда держал при себе — опасался, что кто-нибудь обидит мальчишку. Когда его считали сектантом, в нем видели нечто необычное, и это служило ему броней. Теперь он был таким, как и все. Броня исчезла, и каждый мог щелкнуть по лбу или треснуть по затылку щуплого, как куренок, слабосильного паренька.

Они вдвоем рыли яму для столба. Вернее, рыл ее Кульбеда, а Забудкин чуть ковырял землю лопатой и слушал очередную байку сержанта, который исподволь, потихоньку добивался своего.

— Я, когда маленький был, — неторопливо рассказывал Кульбеда, — бесенок был страшный. Чем только мне не доставалось: и ремнем, и вожжами, и даже мокрым половиком. Полоскала его мамка в пруде. А пруд у нас в огороде, с родничком. Вода чистая-пречистая. Ну, я вытворил что-то. Дак, помню, она ка-ак шлепнет половиком по мягкому месту!.. Хлестко получилось — как зенитка гавкнула!.. А тебе от папки с мамкой не влетало?

— Не было у меня никого! Никогда не было! — сердитой скороговоркой высыпал Забудкин, понимая, куда клонит сержант.

— А мне попадало! — спокойно продолжал Кульбеда. — Но вот обиды у меня на них — ну ни капельки! Потому — за дело и не от злости, а от доброты. Оттого и не больно было. Подуешься для вида, а сам-то знаешь: любят тебя, никому не выдадут — ни врагу, ни болезни… Так что родительский шлепок принимай как награду.

— Да не били меня! Не били! — проговорился Забудкин и так сжал тонкие губы, что Кульбеда понял: на сегодня хватит — мальчонка не скажет ничего.

Часть ребят из первого взвода работала на штабной поляне: устанавливали флагшток, камешками выкладывали линии для лагерного построения. Длинную мачту флагштока надо было укрепить растяжками, чтобы никакой ветер не повалил ее. Кто-то предложил использовать большую тяжелую катушку из-под силового кабеля. Шефы подвели кабель к штабу, а пустую, никому не нужную катушку оставили в кустах. Если ее установить над ямой, а нижний конец мачты просунуть через центральное отверстие катушки, то даже ураган будет не страшен.

Идея понравилась, и мальчишки, опрокинув катушку на ребра, выкатили ее из кустов. Плохо рассчитали они тяжесть катушки и свои силы, а главное, не учли, что поляна неровная — с уклоном в сторону речки.

Поддавшись дружному нажиму, катушка покатилась, но не туда, куда хотели ребята. Ее разворачивало под уклон. Они попытались свернуть катушку к яме флагштока, но сил не хватило. Набирая скорость, она устремилась вниз по Третьей Тропе, усеянной работавшими ребятами.

Как взбесившийся слон, подминая траву, ломая кусты, неуклюже подпрыгивая на корнях и буграх, катушка катилась все быстрее и быстрее.

Отчаянно завопили мальчишки на штабной поляне.

Кульбеда услышал вопли, взглянул и сам закричал, оглушив находившегося рядом Забудкина:

— В лес! Всем в лес!.. Очистить просеку!

Еще не видя опасности, от тревожного крика сержанта Забудкин метнулся в сторону и упал, зацепившись ногой за провод. От этого рывка мальчишки выронили моток из рук, и провод упруго свернулся в длинную спираль.

Ближе всех к штабной поляне был Сергей Лагутин. К нему первому подкатывалась катушка. Не чувствуя тяжести, он поволок бревно и успел положить его поперек просеки. Катушка подскочила на этой преграде и еще сокрушительней, неудержимей ринулась под уклон.

— Э-э-эй! Эй! — завопил Сергей. Других слов у него сейчас не находилось, и он продолжал выдавливать из пересохшего горла это однообразное, предельно испуганное: — Э-э-эй!

Теперь уже все увидели огромную катушку. Тяжелым танком утюжила она Третью Тропу.

— В лес! В лес! — продолжал выкрикивать Кульбеда и, подхватив все еще барахтавшегося на земле Забудкина, отшвырнул его к деревьям.

Несколько других мальчишек, разбегаясь в панике, столкнулись друг с другом, запутались в проволочной спирали и кучей свалились на просеке.

Длинными прыжками устремился к этой куче сержант Кульбеда. А на середину просеки, выше того места, где копошились и никак не могли высвободиться из проволочных петель упавшие мальчишки, выбежал откуда-то Славка Мощагин. Что он хотел сделать, как намеревался остановить катушку, — ни Кульбеда, ни сам Славка не знали.

Выскочив на просеку и став лицом к штабу, Славка ногами почувствовал, как подрагивала земля под тяжестью катушки. Накатываясь на него, она вырастала на глазах, заслоняя и штабную поляну, и все небо. И представилось Славке, как эта тупая бессмысленная силища обрушится на мальчишек и подомнет под себя, расплющит. Никогда еще не испытанная Славкой ярость вдруг вспыхнула в нем, и, чувствуя полное свое бессилие и оттого разъяряясь еще больше, он закричал перекошенным ртом, закричал как живому, кровному врагу:

— Стой, гадина!

Он раскинул руки, чтобы преградить ей путь, а она не останавливалась. Она была уже метрах в десяти от Славки и в пятнадцати от мальчишек, которых Кульбеда так и не успел бы растащить в стороны.

Ни в то страшное мгновение, ни потом Славка не мог объяснить свое состояние. Он дошел до той точки, за которой здравый смысл и логика отсутствуют, а чувство самосохранения молчит.

Славка накренился навстречу катушке, раздвинул ноги и выставил вперед правое плечо, будто собирался принять на себя удар и выстоять. Но даже в этом безотчетном порыве он не обманывал себя, не чувствовал себя великаном, гигантом, способным сотворить чудо. И он не ждал чуда. Просто знал, что не сдвинется с места, и все.

А чудо все-таки совершилось. Одно ребро катушки наткнулось на невысокий крепкий пенек. Она круто вильнула влево, обдав ветром Славку, всей своей тяжестью ударилась в высокую ель и замерла под нею. Шурша посыпались шишки и хвоя. И наступила тишина.

Волоча ноги по земле, Славка подошел к такой теперь мирной катушке. И здесь расслабляющая дрожь охватила его. Он сел и затуманенно посмотрел на подбегавших со всех сторон мальчишек.

Сергей Лагутин пощупал раздробленную до древесины еловую кору.

— Ну, Славка! — он оглядел столпившихся у катушки ребят. — Видали, какой у нас командир!

Мальчишки еще не совсем очнулись от пережитого страха. Вовка Самоварик досадливо надул щеки. Все произошло так быстро, опасность была так велика и близка, что он лишь теперь вспомнил про фоторужье и представил, какие могли бы получиться кадры.

К Славке Мощагину подсел Богдан, спросил:

— На что надеялся?

Хотелось Богдану понять, что заставило Славку поступить именно так. Ведь не мог же он серьезно думать, что остановит катушку и сам останется цел и невредим.

Славка долго молчал. Ребята расселись вокруг, ожидая ответа на вопрос Богдана. Славка виновато улыбнулся.

— Спроси что-нибудь полегче.

— Помню, случай такой был, — тихо произнес Кульбеда. — Маневры шли. Ну и потребовалось ночью переправить бронетранспортеры через озеро. А готовых плавсредств — никаких. Используй что под руками!.. Навалили, значит, лесу, связали плоты — отчалили. Что там, почему — неизвестно, только один плот до середины озера доплыл и крен дал. Пополз бронетранспортер по скользким бревнам. А внутри-то солдаты! Кувырнется броневая коробка в воду, — считай, погибли!.. Откуда ни возьмись — гвардии старшина Грехопуд. Видит — плохо дело! Сел он на плот и ногу свою под транспортер сунул. Бронетранспортеру — что нога, что спичка. Знал это гвардии старшина Грехопуд, а не мог удержаться — стоять и смотреть, как солдаты на дно канут. Ногу ему все-таки малость помяло. Но не из-за нее, конечно, не из-за ноги гвардии старшины Грехопуда остановился транспортер. Скользкое место, может, кончилось, или еще что… В общем, переправились нормально… Гвардии старшина Грехопуд еще прихрамывал маленько, а ему уже медаль вышла. За что?.. За готовность, за жертвенность солдатскую!.. С той медалью он еще строже стал — спасу нет! А любили его как родного.