Они миновали церковь за целый час до того, как должен был зазвонить колокол, призывая на богослужение, затем добрались почти до самого виадука под Лантиэном. Здесь, среди остро пахнущих болотом камышей, женщины высадились на берег и нашли себе уютное местечко повыше, у подножья одной из арок виадука. Линнет расположилась там, а Дебора отправилась за сухими веточками и листьями, чтобы сложить костер. Прошлой осенью тут вырубили рощу, и теперь землю устилал ковер из сухих листьев. Дебора разожгла костер и поставила на огонь чайник.

Едва чайник начал шуметь, показался Амиот, который вел своих лошадей на водопой, — женщины знали, что так и будет. Он ехал верхом на Весельчаке, в правой руке держа поводья Милашки.

Амиот остановился, изумленный тем, что видит их здесь. За спиной у него висела скрипка, и он объяснил:

— Я прихожу сюда по вечерам заниматься, журчание воды помогает — уж не знаю почему.

— Ну что же, отложите скрипку и выпейте с нами чаю.

Они попили чаю, и Дебора, подбросив в огонь большую охапку листьев, направилась к лодке, оставив их вдвоем.

По виадуку прогромыхал поезд.

— Это ночной экспресс, — сказала Линнет. — Он делает остановку в Плимуте, а потом можно унестись в другую жизнь — и проснуться в Лондоне.

— Все зависит от того, — серьезно произнес Амиот, — хочется ли другой жизни. Вам хочется?

— Глупый! Конечно хочется! — Откинув голову, Линнет посмотрела наверх, на арку виадука. — Я приезжаю сюда так часто, как позволяет прилив. Эти поезда — только подумать! — уносят столько людей в какую-то иную жизнь!

Линнет открыла фляжку, а Амиот, отойдя к лошадям, похлопал Милашку по крупу и приказал им возвращаться домой, в стойло.

Вернувшись, он присел у костра, сказав: «С вашего позволения, миссис». Скрипку он положил себе на колени, наивно полагая, что таким образом угодит Линнет.

Она наполнила маленький бокал и протянула ему над костром, при слабом пламени которого вспыхнула янтарная жидкость.

— Прошлым вечером… — начала она. — Я пришла специально, чтобы объяснить: вчера вечером, на возу, я поскользнулась нарочно. Вы понимаете?

— Это был очень опасный фокус, — твердо ответил он, явно не совсем еще понимая. — Вы же были просто на волосок от гибели — зубья чуть не вонзились вам в бок. Они были совсем близко, когда я подхватил вилы. — Юноша даже вздрогнул. — Я не сознавал, куда их швыряю, — слава богу, миссис, они ни в кого не попали!

— О, конечно, это получилось случайно. Я просто схватилась за вилы, чтобы удержаться на ногах, — теперь-то я понимаю, что, если бы они воткнулись мне в бок, я бы истекла кровью и умерла у вас на руках.

— Ах, не надо, не надо!..

— Но, как видите, я жива и пришла поблагодарить вас. Да, хорошо быть живой… Выпейте за меня, Амиот.

Их разделял мерцавший костер. Взяв бокал, он с изумлением посмотрел в ее колдовские глаза. Пригубив, он вернул ей бокал, и она тоже отпила чуть-чуть.

Амиот опустился на локоть. Пламя взметнулось, когда Линнет выплеснула остатки из бокала на тлеющие угольки. Она откинулась на подушку из мха. Огонь в костре угасал. Хотя она была прекрасна и соблазнительна, юноша не осмеливался перешагнуть через костер и дотронуться до нее. Сердце его сжалось, он не мог сделать ни шагу. Чуть ли не теряя сознание, он понял, что это чудо красоты его хочет и что она должна стать его навеки.

Припозднившаяся июньская кукушка в последний раз прокуковала в лесу и умолкла. Наступившая тишина словно развеяла чары, Амиот сел, потянулся за своей скрипкой и начал пощипывать струны, имитируя заунывный голос кукушки.

— Я ненавижу эти звуки, — вдруг заявила Линнет. — Они такие печальные, словно кто-то плачет по покойнику.

Он встал, сломал скрипку о колено и бросил ее в огонь, который почти сразу же начал лизать корпус скрипки.

Их взгляды встретились, и, весь дрожа, он сделал движение, вознамерившись перешагнуть костер и наклониться над ней, но тут хрустнула ветка и из темного леса появилась Дебора.

Она взглянула на две фигуры и на быстро угасавший костер, который все еще разделял их.

— Начинается отлив, хозяйка. Даже сейчас вам вряд ли удастся не испачкать туфли в иле. А лодка наполовину в воде, наполовину на траве. Вы пришли сюда, как приходили и раньше, — обратилась она к Амиоту, — а мы не сходили в церковь и пропустили проповедь. Давайте-ка собираться домой.

— Габриель, я очень тревожусь, — однажды ранним утром призналась мужу миссис Бозанко. — Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула… Ты уже проснулся?

— Почти, — сонным голосом ответил фермер и сразу же повернулся к жене, как заботливый муж, который с самого дня свадьбы никогда не забывал, что он еще и любовник. — Тревожишься? — повторил он. — Ты же не хочешь сказать, что детям нездоровится?

— Нет, слава Богу.

— А Пеструха позавчера отелилась, да еще и телочку родила; остальные дают много молока. С балансом в банке тоже все в порядке. Более того, мы же внесли деньги на счет?

— Да, конечно, я уже тебе говорила.

— Тогда я не понимаю, в чем дело. Положи-ка мне головку на плечо, моя дорогая, и расскажи, что тебя тревожит.

— Это касается Амиота… и миссис Льюворн.

— Я не вижу тут никакой связи — наверно, тебе что-то приснилось, ведь в снах все так перепутывается и два плюс два дает пять. Просыпайся, дорогая, и расскажи мне всё.

— Она его любит.

— Ну и что, мы все его любим, и дети тоже.

— Она слишком его любит. И беда в том, что и он ее любит. Я сразу заметила, что она к нему неравнодушна. Но он же такой доверчивый… Ты заметил в нем какие-нибудь перемены за последнее время?

— Сейчас, когда ты заговорила об этом, я припоминаю, что теперь мне приходится дважды обращаться к нему, прежде чем он ответит. А ведь обычно он так быстро все схватывает, и проворнее его работника не найдешь.

— Вот я и тревожусь. Мы пребываем в счастливом неведении. Лошади его любят, и дети его любят. А между тем недалеко до греха. Он должен уйти.

— До греха?

— Конечно. Она же замужняя женщина.

— Ну, если дело обстоит так, как ты говоришь…

— Я в этом уверена.

— Если все обстоит так, как ты говоришь, что же тут поделаешь? Коли старому Льюворну взбрело в голову жениться на девушке втрое моложе себя, пусть он и беспокоится. Я считаю, что это не наше дело.

— Нет, наше. Послушай-ка — придвинься поближе, — разве ты не знаешь, что любая женщина рано или поздно, после определенного возраста, просто до безумия жаждет, чтобы ее любили? Разве ты не знаешь? Ах, мой дорогой, в самом деле не знаешь?!

— Допустим. И все-таки я никак не возьму в толк…