спина деревенеет – всё чудится, что окружают и вот-вот схватят… Когда бежишь, хоть видимость спасения остаётся, кругом много путей отступления. Адом… Он как ловушка, как западня.

– Мы не сию минуту уйдём, – сказал Сергей. – Лично я, пока в баньку не схожу, шагу никуда не ступлю. Хватит! Я уже насквозь провонялся!

– Правильно! – обрадовалась Наташа. – А я вам постираю! У нас стиралка есть.

Бирский вяло запротестовал, но девушка смотрела так умильно, что он совершенно разрыхлел душою, как мякиш в молоке.

Гоцкало подхватил совок и веник – навести чистоту в бане, а Михаилу велел наносить дров и всего, что сии дрова заменить сможет. Бирский безропотно подчинился. Дров, сложенных в поленницу, хватало, правда, многие поленья успели подгнить и сыпались трухой, но горят, и ладно.

Наносив воды из колодца во вмурованный котел, начальник, доктор, лауреат и прочая, и прочая, и прочая, растопил печку. С первой попытки это у него плоховато получилось – вьюшку забыл открыть, но потом дело пошло. Огонь в топке загудел, тяга была хорошая, и тепло мягко повалило от каменки, нагревая баньку.

Работа убавила Бирскому отчаяния. Руки, занятые простой и монотонной работой, не требующей особого интеллекта, как ни странно, мешали мозгу мыслить. И страдать сердцу. Ох уж эти хомо сапиенсы! Любят они причинять себе мучения. Ну, повстречал ты девушку своей мечты, и что? Ну, расстаёшься с ней в тот же самый день. И что?! А ничего, угрюмо думал Михаил. Совершенно ничего! Ни сейчас, ни в будущем. Вот нагрянут эрвисты доконать его, приставят дуло к голове, а что той голове вспомнить? Абитуру, общагу, аспирантуру, диссертацию? Хорош набор, нечего сказать! Всё, что нужно для счастья – кроме самого счастья. Кроме Наташи…

Бирский пошурудил кочергой жаркие уголья, подкинул дров и закрыл дверку. Вода нагрелась, можно мыться… И сваливать. Бросать всё, рвать едва протянутые ниточки, выдирать их с нервами, с сукровицей…

Он вышел во двор и остановился. По двору бродила рыжая корова, позванивая колокольцем, за нею присматривала Наташа с хворостиной.

– Пастушка младая… – осклабился Гоцкало и заторопился. – Я пошёл мыться, вода уже горячая!

Михаил едва заметил Сергея. Наташа увидела Бирского и крикнула:

– Я тут, у вас, Марту попасу! Тут травка зелёненькая ещё! А вы раздевайтесь, я постирать возьму!

Улыбающийся Михаил кивнул только, будто поклон отвесил. Оставив всю одежду в предбаннике, он шагнул в маленькую низкую дверь и окунулся во влажную горячую духоту. Гоцкало, даром что хохол, остервенело хлестался веником в парной, покряхтывал только. Напарившись, он окатил себя из ушата и, довольно стеная, выбрался вон, кутая тощие чресла полотенцем. Наташа, впрочем, и внимания не обратила на Сергея, ковылявшего по стерне и издававшего шипящие звуки. Бирский вздохнул и принялся вяло натираться мылом душистым. Всё земное есть тщета…

Дверь опять хлопнула, запуская порыв не горячего, а обычного тёплого воздуха с улицы, воспринимавшегося зябким.

– Вам спинку потереть? – грянул с небес ласковый голос, и Михаил обомлел, узрев Наташу подле себя, голую и босую. Всё, что сарафан подчёркивал, оказалось ещё чеканней и выпуклей, всё, что скрывали его складки, радовало глаз крутизной изгиба, глубиной западин и мягкой гладью.

– Это было наитие! – призналась девушка, алея щеками.

Бирский только головой покачал.

– Вы лучше всех! – сказал он убеждённо и коснулся груди девушки. Касание обожгло его и словно зарядило от поверхностного натяжения.

– Никакого секса! – предупредила Наташа. – Ладно?

– Ладно! – с восторгом согласился Михаил. – Да мне просто видеть вас – уже наслаждение! Оно меня переполняет. Всего! Наташа! – сказал он в порыве. – Я вас люблю! Тс-с! Ничего не говорите! Я знаю, что это глупо, смешно даже – вот так, на третий час знакомства говорить о любви и в страсти признаваться! Но вот я уйду и оставлю вас, и… и… я не знаю, что стану делать! Как жить? Нет, если всё кончится хорошо и мы уцелеем, я обязательно разыщу вас. Год буду искать, но найду! Но… Господи, Наташа, уже столько смертей позади, что я просто боюсь с кем-то расставаться! Так и ждёшь, что первая встреча окажется последней… вы только не подумайте, что я пытаюсь вам понравиться, прикинуться этаким несчастненьким, нет. Я говорю то, что чувствую сейчас, и ни врать, ни притворяться пока не способен. Пока! Мне просто очень хочется донести до вас то, чему вы сами стали причиной – мою любовь… Я люблю вас и хочу, чтобы вы знали об этом, Наташа…

Девушка молча подошла к нему и положила ему ладони на грудь. Бирский с удивлением ощущал себя и уже начинал сомневаться – на Земле ли он или где-то гораздо выше. Наташа гладила его по лицу и шептала, что верит, что рада, что ей очень приятны и слова его, и чувство, и он сам…

– Всё будет хорошо… – выговаривали её губы. – Вот увидишь… Ещё целый час всё будет хорошо, потому что стиралка ещё не выполнила программу, а ей надо и сушить, и гладить… и только потом…

Михаил слушал Наташин шёпот, впитывал его, вбирал в себя, вдыхал запах её волос, касаясь шелковистого и мягкого.

– Только кто тебе сказал, глупый, – тихо сказала девушка, – что я с тобой расстанусь? Нетушки… Я пойду с тобой, с вами…

– Это опасно, Наташенька! – выплыл Бирский из нирваны. – Правда!

– Я верю! – проворковала девушка. – Ну и что? Все мы внезапно смертны. Что будет, то и будет… но мне почему-то кажется – всё будет хорошо…

Наташа закинула ему руки за шею, опуская трепещущие ресницы, и губами нашла его рот, словно снимая поцелуем заклятие, и Бирский ответил девушке, и ощутил на щеке её опаляющее дыхание, и то, как приятно вдавливаются отвердевшие соски, и прерывистые сокращения сердец, и сладостный опустошающий провал…

– Я хочу собрать свою команду – заявил Тимофей, – из профи, типа спецназовцев или ребят из «Альфы». Деньги у меня есть, куплю и оплачу всё, что надо и сколько надо.

– Риту искать? – уточнил Сенько.

– Её… Поможете, Алексей Дмитрич?

– А то! – расплылся Савельев. – Считайте, что у вас лучшая опергруппа в мире и его окрестностях!

– А меня возьмёте? – потянул руку Сенько.

– И меня! – спохватился Гияттулин.

– Беру! – успокоил обоих Тимофей.

Кнуров с ходу развил бурную деятельность. Цель была сформулирована предельно чётко и просто – найти и спасти.

Средства для этого у акционера «Росинтеля» нашлись. Сам Кнуров и близко к банкам не подходил, посылал доверенных, и не просто людей проверенных, а им же назначенных руководить холдинговыми фирмами-однодневками. И «проверенные доверенные» снимали деньги с его счёта – якобы на расширение производства, – тащили в дом генерала Жданова и тратили, тратили, тратили… Брали новейшие образчики стрелкового оружия, комплекты лёгкой брони, спецаппаратуру. Взяли в лизинг два скоростных вертолета «Анатра».

Отличные машины, покрытые ещё не рассекреченной пласт-броней и достаточно вместительные, чтобы с минимумом комфорта перебросить команду осназа.

С осназом здорово помогли Жданов и Савельев. Генерал привёл на смотрины шестерых здоровых, ладных крепышей из ВДВ. Савельев мобилизовал четырёх молчаливых офицеров. Двое из них состояли в спецотряде «Вымпел», весь свет исколесили, искали, находили и уничтожали на месте террористов и прочих, кого wanted and listed. А другая парочка служила в отряде «Альфа», прошла огонь и воду, только что медных труб услыхать не сподобилась – не та у «альфовцев» была работа, чтобы о ней трубить.

А тут и Ершов подмог – прислал в Королёв четырёх космических пехотинцев, тренированных, как космонавты, наученных десантироваться с кораблей орбитального базирования и вступать в бой там, где приземлялся модуль – хоть в джунглях, хоть во льдах Антарктиды.

Тимофей был очень доволен новобранцами и зачислил всех.