деревень…Льнут к нему леса и пашни,Как дружина к королю… Я люблю его как башню:Высь дозорную люблю.
1934
Памяти друга
Был часом нашей встречи истиннойТот миг на перевозе дальнем,Когда пожаром беспечальнымЗажглась закатная Десна,А он ответил мне, что мистикойМы правду внутреннюю чуем,Молитвой Солнцу дух врачуемИ пробуждаемся от сна.Он был так тих – безвестный, седенький,В бесцветной куртке рыболова,Так мудро прост, что это словоПребудет в сердце навсегда.Он рядом жил. Сады соседили.И стала бедная калиткаДороже золотого слиткаМне в эти скудные года.На спаде зноя, если душнаяИстома нежила природу,Беззвучно я по огородуМеж рыхлых грядок проходил,Чтоб под развесистыми грушамиМечтать в причудливых беседахО Лермонтове, сагах, ведах,О языке ночных светил.В удушливой степной пыли мояДуша в те дни изнемогала.Но снова правда жизни сталаПрозрачней, чище и святей,И над судьбой неумолимоюПовеял странною отрадойУют его простого садаИ голоса его детей.Порой во взоре их задумчивом,Лучистом, смелом и открытом,Я видел грусть: над бедным бытомОна, как птица, вдаль рвалась.Но мне – ритмичностью заученнойСтал мил их труд, их быт, их город.Я слышал в нём – с полями, с бором,С рекой незыблемую связь.Я всё любил: и скрипки нежные,Что мастерил он в час досуга,И ветви гибкие, упругоНас трогавшие на ходу,И чай, и ульи белоснежные,И в книге беглую отметкуО Васнецове, и беседкуПод старой яблоней в саду.Я полюбил в вечерних сумеркахДиванчик крошечной гостиной,Когда мелодией стариннойЗвенел таинственный рояль,И милый сонм живых и умершихВставал из памяти замглённой,Даря покой за путь пройдённыйИ просветлённую печаль.Но всех бесед невыразимееТекли душевные встречаньяВ полу-стихах, полу-молчаньиУ нелюдимого костра —О нашей вере, нашем Имени,О неизвестной людям музе,О нашем солнечном союзеНеумирающего Ра.Да: тёмные, простые русичи,Мы знали, что златою нитьюМерцают, тянутся наитьяСюда из глубей вековых,И наша светлая Неруссочка,Дитя лесов и мирной воли,Быть может, не любила болеТак никого, как нас двоих.Журчи же, ясная, далекая,Прозрачная, как реки рая,В туманах летних вспоминаяО друге ласковом твоём,О том, чью душу светлоокуюВ её надеждах и печали,В её заветных думах, знали,Быть может, ты и я – вдвоём.
* * *
Чуть колышется в зное,Еле внятно шурша,Тихошумная хвоя,Стран дремучих душа.На ленивой опушке,В землянике, у пней,Вещий голос кукушкиЗнает счёт моих дней.Там, у отмелей дальних —Белых лилий ковши,Там, у рек беспечальных,Жизнь и смерть хороши.Скоро дни свои брошуВ эту мягкую глубь…Облегчи мою ношу.Приласкай, приголубь.
1939
Из дневника
На день восьмой открылся путь чугунный,Лазурных рельсов блещущий накал:Они стремились на восток, как струны,И синий воздух млел и утекал.Зной свирепел, как бык пред стягом алым:Базарный день всех поднял ото сна,И площадь добела раскаленаБыла перед оранжевым вокзалом.То морс, то чай в трактире под окномЯ пил, а там, по светло-серой пыли,Сновал народ и женщины спешилиЗа ягодами и за молоком.Мужчины, женщины – все были смуглы,И, точно абиссинское шоссе,Следами пальцев, маленьких и круглых,В глаза пестрили мостовые все.По рынку ли, у чайных, у застав лиЯ проходил – народ кишел везде,Был выходной, и множество из НавлиБрело на пляж: к воде! к воде! к воде! Плоть жаловалась жаждою и потом.Когда же звёзды блёклые взошли,Я услыхал глухую дрожь земли,Свисток и гул за ближним поворотом.Восторг мальчишеской свободы естьВ гремящей тьме ночного перегона:Не заходя в дремотный чад вагона,На мчащейся его подножке сесть,Сощурившись от острых искр и пыли,Сжав поручень, пить быстроту, как хмель,Чтоб ветром злым в лицо хлестали крыльяНочных пространств – небес, озер, земель.Как весело, когда поют колеса,Здесь, под рукой, грохочут буфера!Едва заметишь – мост, огни, откосы,Блеск лунных рек, как плиты серебра,А из лесов – протяжный, дикий, вкусныйРосистый дух с лужаек в глубине……Ход замедляется: навстречу мнеДушмяным мраком дышит пост «Неруссный».Кто знает, чем волнует нашу кровьТакой полет в двоящемся пространстве,И что за демон безрассудных странствийИз края в край нас гонит вновь и вновь.Но хорошо таёжное скитаньеХолодным лязгом стали пересечь,Всех токов жизни дрожь и трепетаньеПить залпом, залпом и в стихе сберечь.
1936
Базар
Хрупки ещё лиловатые тениИ не окреп полуденный жар,Но, точно озеров белой пене,В белых одеждахлетний базар.Мимо клубники, ягод, посуды,Через лабазы, лавки, столбы,Медленно движутся с плавным гудом,С говором ровнымреки толпы:От овощей – к раскрашенным блюдам,И от холстины —к мешкамкрупы.Пахнут кошёлки из ивовых прутьевДухомнагретой солнцем лозы…Площадь полна уже, но с перепутьевСнова и сноваползутвозы.Лица обветренны, просты и тёмны,Взгляд – успокаивающей голубизны,Голос – неторопливый и ровный,Знающий власть полевой тишины;Речи их сдержанны, немногословны,Как немногословнадушастраны.Если ты жизнь полюбил – взгляни-ка,Как наливной помидор румян,Как сберегла ещё земляникаЗапах горячих хвойных полян!Справа – мука, белоснежней мела,Слева же – сливы, как янтари;Яйца прозрачны, круглы и белы,Чудно светящиеся изнутри,Будто сам деньзаронил в их телоРозовый, тёплыйлучзари.Кто объяснит, отчего так сладкоМежду телег бродить вот такИ отдавать ни за что украдкойРубль, двугривенный,четвертак.Может быть, требуютжизнь и лира,Чтобы, благоговеен и нем,К плоти народа, как в тихие виры,Ты, наклонясь, уронил совсемДушув певучуюрекумира,Сам ещё не понимая, зачем.
1937
* * *
Не мнишь ли ты, что эгоизм и страхПустынников в трущобу уводили? Кто б ни был прав, но в ангельских мирахДивятся лучшие их неприметной силе.Нет, не забыл я страшные века,Гнетущий пласт нужды, законов, быта,Куда людская жгучая тоскаБыла судьбой, как семя в прах, зарыта.Когда от битв дымился каждый дол,Когда бедой грозились злые дали,Одни лишь схимники свой наивысший долгСвоею жизнью молча утверждали.Хмель естества дотла испепелив,Приняв в народе имя
