— Сысцов.

В трубке наступило молчание. Пафнутьев знал, что связь не оборвалась, он слышал жаркое дыхание Шаланды и не торопил его.

— Так, — наконец произнес Шаланда. И опять замолчал.

— Недавно, Жора, ты мне что-то говорил о глыбе, в которую уперся и которая не дает тебе прохода.

— Говорил.

— Это ощущение не исчезло?

— Укрепилось. Скажи... Ты на него вышел?

— На полпути.

— Он засветился?

— Я же сказал... Пока только шелест. Но я слышу его очень внятно. Сухой такой, жесткий шелест.

— Не такой он уж и сухой, — проворчал Шаланда. — Мне кажется, он перестал быть сухим.

— Каким же он стал?

— Мокрым. Чтобы тебе, Паша, уж совсем стала понятной моя глубокая мысль, я употреблю другое слово — мокруха. Усек? По твоему молчанию догадываюсь, что усек. Это говорит о твоей неувядаемости. Ты что- то пел про кефаль? Это не кефаль, Паша. Это что-то совершенно другое. Может, даже пиранья. Ты меня слышишь?

— Очень хорошо слышу, Жора. Очень хорошо. Я никогда не слышал тебя так внятно.

— Одна просьба... Он мой. Понял? Требуй у меня за него что хочешь. Понимаешь, о чем я говорю?

— Ты на него вышел?

— У тебя, Паша, шелест. А у меня... свет. Блики фар и подфарников. Отражения на воде и в асфальте. Огоньки в глазах и «стволах». Такие дела, Паша.

— Может, совместим?

— Что? — не понял Шаланда.

— Свет и шелест. Так и операцию назовем — «Свет и шелест». Красиво?

— Красиво, — согласился Шаланда. Но Пафнутьев понял, что Шаланда согласился только с одним — слова действительно звучали красиво. Больше ни с чем Шаланда не согласился. — Ты познакомился с разделом объявлений в городской газете?

— Не успел, — признался Пафнутьев.

— Теряешь время.

— Исправлюсь, Жора.

— Упущенное время догнать невозможно, — умудренно произнес Шаланда. — Это еще никому не удавалось.

— Прекрасные слова! Я чувствую, что ты где-то их вычитал.

— Есть такая книга... «В мире мудрых мыслей».

— Это твоя настольная книга?

— Паша... — Шаланда помолчал, давая понять, что он понял издевку и оценил ее должным образом. — Паша, в Уголовном кодексе, который лежит на моем столе, мудрых мыслей ничуть не меньше. Они засветились, Паша. Они принимают меры. Они исчезают.

— Насовсем?

— Надеются вернуться, но чуть попозже, как выражается один мой знакомый. Ты знаешь, о ком я говорю?

— Ты говоришь обо мне, Жора.

— Что будем делать?

— Я займусь девочками...

— Что? — оскорбленно воскликнул Шаланда.

— Девочками, говорю, займусь. Вплотную. Теми, разумеется, которые еще живы. А что касается Сысцова... Сам знаешь — наблюдения, подслушивание, подглядывание. И так далее.

— Как-то ты, Паша, выражаешься... Рискованно...

— Но ты ведь меня понял, да?

— И понял, и согласился, — проворчал Шаланда.

— Пахомову помнишь?

— Она незабываема.

— Сысцов работает с Пахомовой. Они в одной связке.

— Это точно? — с сомнением спросил Шаланда — таких сведений у него, видимо, еще не было.

— Жо-о-ора, — укоризненно протянул Пафнутьев. — Обижаешь.

— Да ладно, — отмахнулся Шаланда. — Откуплюсь.

— Поскольку эти сведения добыл Худолей, то перед ним тебе и откупаться. И еще... Ты говорил, что твои клиенты время от времени исчезают... Ты знаешь, куда они исчезают?

— Работаем, — чуть сконфуженно ответил Шаланда.

— Италия, — коротко произнес Пафнутьев.

— Опять эта Италия, — недовольно проворчал Шаланда.

— Северная Италия. Граница с Францией. Безвизовая граница.

— Франция — это хорошо, — ответил Шаланда. — Какой-то он многостаночник, этот Сысцов... Ты ведь бывал у него на даче?

— Приходилось.

— Может, снова навестишь старого приятеля?

— Чуть попозже.

— Тоже правильно, — согласился Шаланда. — Поспешность хороша только при ловле блох. А мы, похоже, вышли на более крупную живность.

— Да, что-то вроде тараканов.

— Они живучие, эти тараканы, — серьезно заметил Шаланда. — Всеядные. И еще запомни, Паша, по ночам в основном действуют. Ведут ночной образ жизни. Не переносят солнечного света, свежего воздуха. Любой сквозняк — для них смерть, мучительная и неизбежная. Очень опасные твари.

— Авось, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Где наша не пропадала. Авось, — повторил он, но на этот раз в коротком словечке уже не было беззаботности, на этот раз прозвучала отдаленная, но приближающаяся угроза.

— Что Худолей? — спросил Шаланда после некоторого колебания. — Переживает?

— Работает.

— Успешно?

— Ты получил Сысцова? Считай, что Худолею уже задолжал.

— А Юшкова?

— Ищем.

— Ох, чует мое сердце, ох, чует мое старое, истерзанное сердце, — запричитал было Шаланда, но Пафнутьев его перебил.

— Не надо, — сказал он.

— Хорошо, не буду. Ты же сам сказал — ждем третьего.

— Будет третий. Если Худолей пообещал — будет.

— Ты бы сходил к Пахомовой, — неуверенно проговорил Шаланда. — Все-таки старые знакомые, не откажет в беседе. Знаешь, на какие шиши она живет? Туристическое агентство. «Роксана» называется. Организует чартерные рейсы в Италию. Страна такая есть, Италия называется.

— Это прекрасно!

— Паша. — Шаланда помолчал, подбирая слова, которые были спокойны, но в то же время достаточно осуждающие. — Паша, ты так часто радуешься по недоступным для меня поводам, что у меня начинают появляться мысли — не пора ли тебе в отпуск.

— Пора, Жора, давно пора. Пока сердце просит.

— Знаешь, мое тоже, — признался Шаланда. — Пока, Паша. Созвонимся.

Пафнутьев положил трубку и, подперев ладонями подбородок, надолго замер, уставившись в стену,