только заросший сорняком пустырь.

«Сгорел, — подумал он. — Или перенесен на другое место».

Но он с беспокойством почувствовал, что здесь что-то не так. Дом не так-то просто стереть с лица земли. Всегда что-нибудь остается — груда булыжников в том месте, где засыпан подвал, контуры фундамента, следы старых дорожек, деревья и цветочные клумбы.

Здесь же ничего — лишь заросший сорняками пустырь. Казалось, тут и не было ничего другого. Беннинг огорчился — дом, в котором ты вырос, как бы становится частью тебя самого, это центр мира твоего детства. Слишком много воспоминаний связано с ним, чтобы можно было легко смириться с потерей. Но, кроме огорчения, он чувствовал и недоумение, смешанное со странным беспокойством.

«Грегги должен знать, — думал он, направляясь к соседнему дому и поднимаясь по ступенькам крыльца. — Если только они все еще живут здесь».

На стук из-за угла, с заднего дворика, вышел незнакомый старик — розовощекий, веселый маленький гном, держащий в руках садовую мотыгу. Он был не прочь поговорить, но, похоже, совершенно не понимал вопросов Беннинга. Продолжая качать головой, он, наконец, сказал:

— Ты ошибся улицей, парень. Здесь поблизости никогда не жил никакой Джесс Беннинг.

— Это было десять лет назад, — объяснил Беннинг. — Наверное, до вашего приезда сюда…

Старик перестал улыбаться.

— Послушай, я — Мартин Уоллейс. Я живу в этом доме сорок два года, — спроси кого хочешь. И я слыхом не слыхивал ни о каком Беннинге. К тому же на этом пустыре никогда не было дома. Я-то уж знаю, этот участок принадлежит мне.

Холодок неподдельного страха коснулся Беннинга.

— Но я жил в доме, который там стоял! Я провел в нем свои мальчишеские годы, он принадлежал моему дяде. Вас тогда здесь не было, а тут жили Грегги, у них была дочь с двумя соломенного цвета «поросячьими хвостиками» на голове, и мальчик по имени Сом. Я играл…

— Слушай, — прервал его старик. Вся его дружелюбность исчезла, теперь он выглядел наполовину рассерженным, наполовину встревоженным. — Если это шутка — то она не смешная, а если ты не шутишь, значит, ты или пьяный, или сумасшедший. Убирайся!

Беннинг смотрел на старика и не двигался.

— Как же так, вот и яблоня на краю вашего участка, — сказал он, — я упал с нее, когда мне было восемь лет, и сломал запястье. Такие вещи не забываются.

Старик выронил мотыгу и попятился в дом.

— Если ты не уберешься отсюда через две секунды, я вызову полицию, — с этими словами он захлопнул дверь и запер ее изнутри.

Беннинг свирепо смотрел на дверь, злясь на себя из-за того, что холодные иглы страха стали острее и вонзались в него все глубже.

— Тот старый маразматик просто свихнулся, — пробормотал он и снова взглянул на пустырь, а потом на большой кирпичный дом через улицу, и направился к нему. Он помнил, что дом был очень хороший, под стать людям, жившим в нем. Там жили Лькисы, и у них тоже была дочь, с которой он ходил на танцы, ездил на пикники, работал на сенокосе. Если они по-прежнему здесь живут, то должны знать, что же случилось.

— Лькисы? — переспросила крупная краснолицая женщина, отворившая на его звонок дверь. — Нет, Лькисы здесь не живут.

— Десять лет назад! — с отчаянием произнес Беннинг. — Здесь тогда жили они, а там, где пустырь — Беннинги.

Женщина удивленно посмотрела на него.

— Я сама тут живу шестнадцать лет, а до этого жила в том сером доме — вон, третий от нас отсюда. Я в нем родилась. Я никогда не слышала ни про Лькисов, ни про Беннингов.

Она больше ничего не сказала. Молчал и Беннинг. Тогда она пожала плечами и закрыла дверь. Беннинг еще некоторое время смотрел на эту дверь, готовый грохнуть в нее кулаками, разнести в щепки, схватить краснолицую женщину и потребовать объяснений, что это значит — ложь, безумие или еще что- нибудь.

Потом он подумал, что нелепо выходить из себя. Должно же быть объяснение, должна же быть причина всему этому! Может, дело в дядюшкином участке, может, они боятся, что я имею на него какие- нибудь права. Возможно, поэтому мне и лгали, пытаясь убедить в том, что я ошибся.

Беннинг быстро пошел обратно, к главной улице и по ней — к мэрии.

Там он объяснил служащей, чего хочет, и стал ждать, пока просмотрят записи. Девушка не слишком торопилась и Беннинг нервно закурил. Его лоб был в испарине, а руки слегка дрожали.

Девушка вернулась с узкой полоской бумаги. Казалось, она раздражена.

— Дома рядом с номером триста тридцать четвертым никогда не было по Холлин-стрит, — сказала она. — Вот выписка о владении…

Беннинг выхватил из ее рук бумажную полоску. Там говорилось, что в 1912 году Мартин У.Уоллес приобрел дом и участок № 346 по Холлин-стрит вместе с прилегающим пустырем у Уолтера Бергстрандера, тогда же и была юридически оформлена сделка. Пустырь так никогда и не застраивался.

Беннинг перестал потеть. Теперь его бил озноб.

— Послушайте, — обратился он к девушке. — Посмотрите, пожалуйста, эти имена в архиве. — Он нацарапал на бумажке имена. — В списках умерших. Джесс Беннинг и Илей Роберте Беннинг. — Рядом с каждым именем он указал год рождения и смерти.

Девушка взяла листок и, резко повернувшись, вышла. Она долго отсутствовала, а когда вернулась, то уже казалась не раздраженной, а рассерженной.

— Вы что, смеетесь? — спросила она. — Только время отнимаете! Ни об одном из этих людей сведений нет.

Девушка швырнула листок перед Беннингом и отвернулась.

Дверца в барьере была рядом. Беннинг толкнул ее и прошел вовнутрь.

— Посмотрите снова, — сказал он. — Пожалуйста… Они должны быть там.

— Вам сюда нельзя, — пятясь от него, сказала девушка. — Что за дела у вас? Я же сказала вам, что там нет…

Беннинг схватил ее за руку.

— Тогда покажите мне книги. Я буду искать сам.

Девушка с криком вырвалась. Беннинг не пытался ее удержать и она выбежала в холл, вопя:

— Мистер Харкнес! Мистер Харкнес!

Беннинг, стоявший в архиве, беспомощно глядел на высокие стеллажи, забитые тяжелыми книгами. Не понимая значения маркировки на них, он решил свалить все книги с полок и искать в них доказательства, которые должны быть там, доказательства, что он не безумец и не лжец. Но с чего начать?

Начать он не успел. Послышались тяжелые шаги и на его плечо легла рука. Рука принадлежала невозмутимому крупному мужчине, сжимавшему в губах сигарету. Вынув сигарету изо рта, мужчина сказал:

— Эй, парень, что ты здесь вытворяешь?

Беннинг сердито начал:

— Слушайте, кто бы вы ни были…

— Харкнес, — прервал его невозмутимый мужчина.

— Меня зовут Рой Харкнес и я — шериф округа. Вам лучше пройти со мной.

Ни шериф, ни его помощники, ни фоторепортер из городской газеты открыто не засмеялись. Но Беннинг видел усмешки, которые они не слишком скрывали.

— Вы обвиняете, — сказал шериф, — всех жителей Гринвилля в том, что они собрались и умышленно фальсифицируют записи в архиве. Это серьезное обвинение. И какая же у нас есть для этого причина?

Беннинг почувствовал тошноту. Он знал, что находится в здравом рассудке, но тем не менее мир внезапно показался ему бессмысленным кошмаром.

— Не представляю причины. Но почему, почему вы все хотите лишить меня прошлого? — Он потряс головой. — Не знаю. Но я знаю, что этот старый маразматик Уоллейс лгал. Может быть, за всем этим стоит