мозги зрителям, как Малевич с его пресловутым черным квадратом, в котором нет ничего, кроме примитивной геометрии…

– …Она появилась под вечер, я так и стояла несколько часов, ноги затекли. Она поставила машину у противоположного тротуара, вышла, я не сразу ее увидела, смотрела на кораблик и повернулась, будто кто-то погладил меня взглядом…

– …Как он рассвирепел, орал на меня, что из-за таких ничего не понимающих бездарей современное искусство становится дерьмом для примитивов, размахивал руками перед моим носом, прибежали охранники, но его, видимо, знали, и никто не пытался урезонить…

– …Она смотрела на меня, переходя дорогу, там машина как раз из-за угла вывернула и неслась… не очень быстро, но все же… и упала в обморок посреди улицы, а я пошла к ней… медленно-медленно… хотя на самом деле, наверно, очень быстро…

– Не знаю, что на меня нашло, я никогда не бил человека, даже не подозревал, что способен… Это… Я понял, что ударил его, когда увидел кровь, он выругался… грязно и… он не меня обругал, он о тебе сказал, что ты… и я сказал ему… все слышали… что я убью его. Я обязательно его убью, потому что такие ублюдки не должны жить на свете…

– …Я подняла ее на руки, она была ужасно тяжелая, у меня подгибались ноги, кто-то подошел, хотел забрать ее у меня, но я не дала, очнулась, когда опустила ее на диван, мы были в какой-то каюте, она открыла глаза, а я стояла перед ней на коленях… она сказала: «Господи, Эсти, это ты, я знала, что ты вернешься…» «Меня зовут Анна», – сказала я и почему-то подумала тогда: зачем я это говорю, я ведь действительно Эсти, вот только не понимала, как я могла быть Эсти, если всю жизнь меня звали Анной…

– И я убил его, – закончил Антон, вспомнив с полной отчетливостью, как и при каких обстоятельствах это произошло.

– И я вдруг вспомнила себя, – закончила Анна, – как стояла на подоконнике, вцепилась рукой в раму, а потом будто что-то толкнуло меня в спину, и… Дальше не помню, – добавила она виновато.

Они замолчали одновременно – как и начали говорить. Перед ними на столике стояли две полные чашки кофе – не по-турецки, как здесь обычно подавали, а большие чашки с черным кофе, и сахарница, будто хрустально-мраморный памятник без надписи, а еще перед Анной стояло блюдце с круасаном, а перед Антоном – такое же блюдце с заварным пирожным, какое он любил, но не помнил, чтобы заказывал, потому что не знал, готовят ли такие пирожные у Касыма. Когда?.. Наверно, пока они взахлеб рассказывали о своих… о чем? Антон знал, что таких воспоминаний у него быть не могло, он никогда прежде не был в Амстердаме, никогда не видел картин Ван Барстена и, тем более, не мог угрожать ему, а Анна… что она говорила… странно: собственные слова он помнил плохо, воспоминания, описанные словами, быстро стирались, он и не пытался их закрепить, понимая, что они, как сон, уйдут, рассеются, он даже не сумеет восстановить свой рассказ, но каждое слово, сказанное Анной, помнил отчетливо и понимал, что будет помнить, сможет повторить слово в слово.

– Ну что? – сказал Манн, возникнув из темноты, будто Мефистофель из театральной кулисы. Он и одет был, как показалось Антону, в черный плащ с кровавым подбоем. Нет, это не Манн был так одет, а кто-то другой. Почему Антону почудилось на мгновение?..

Манн сел за столик между Антоном и Анной, а напротив опустилась на стул Кристина, волосы ее были влажными, она тряхнула головой, и на ладони Антона упало несколько холодных капель.

– Дождь? – сказал он, переводя взгляд с Манна на Кристину и стараясь не смотреть на Анну. Ему казалось, что, сцепись они опять взглядами, непременно провалятся в новые воспоминания, и мироздание запутается окончательно.

– Капает немного, – улыбнулась Кристина. – Приятная погода, я люблю летний дождик, от него не намокнешь, но он так приятно бодрит…

Манн бросил на жену взгляд, смысла которого Антон не понял, и Кристина замолчала, не закончив фразы.

– Ну что? – Манн повернулся к Антону. – Вспомнили? Можете дать показания?

И к Анне:

– А вы, Анна? Я могу спрашивать, или расскажете сами?

– Я… вспомнил? – неуверенно произнес Антон. – Я говорил что-то, да… Но…

Он все забыл. Может быть, если бы Манн молчал, то не спугнул бы… А так…

– Я ничего не помню, – прошептала Анна. – Только что была смутная картинка, и я могла… А сейчас будто закрылся занавес, и все осталось за ним. Тяжелый занавес, не сдвинуть…

Манн помрачнел.

– Ну… – сказал он. – Как же так…

– Вот что значит быть женой детектива, – улыбнулась Кристина, положив ладонь на руку мужа. – Приходится думать за двоих. Я, кажется, оставила здесь сумочку? Да, вот она.

Красная кожаная сумочка на длинном ремешке висела на спинке стула, на котором сейчас сидел Манн.

– Передай, – попросила Кристина и, получив сумочку, достала мобильный телефон, нажала две-три кнопки, посмотрела на дисплей, удовлетворенно улыбнулась и сказала мужу: – Надеюсь, ты сможешь разобраться. Не думаю, что качество записи хорошее…

Манн взял из рук Кристины телефон, положил в карман куртки и сказал весело:

– Вот что значит быть мужем женщины, которая ничего не забывает, кроме технических деталей. Дорогая, я же тебя просил оставить телефон на столе. Почему ты положила его в сумку? Думаешь, через плотную кожу что-то записалось?

– Проверь, – пожала плечами Кристина.

– Потом, – сказал Манн. – Сейчас, пока все свежо в памяти, Анна расскажет свою версию, а Антон – свою.

– Я ничего не помню, – мрачно сказал Антон, и Анна покачала головой – она тоже все забыла.

– Если бы вами занимался мой друг майор Мейден, – с улыбкой произнес Манн, – он, скорее всего, передал бы вас обоих полицейскому психологу, есть у него такой… доктор Клавель, классный специалист… и тот постарался бы вытащить воспоминания из вашего подсознания, где…

– …Где их никогда не было в помине, – закончил фразу Антон.

– Вы думаете…

– А вы? С учетом того, что я вам рассказывал о моих дежа вю…

– Точнее, с учетом вашей интерпретации, – поправил Манн.

– О чем вы? – спросила Кристина.

– Дежа вю? – спросила Анна.

– Мы все обсудим, – предложил Манн, – только не здесь. Поедем к нам, вы не возражаете, Анна?

– К вам… хорошо.

– А здесь и сейчас, – перешел Манн на официальный тон, – я попросил бы вас ответить на один вопрос.

– Да…

– Знакомы ли вы с мамашей Кузе? Ее отель на воде стоит на канале Ахтербургваль напротив улицы Моленстраат.

Анна нахмурилась. По выражению ее лица Антон сразу понял, что мамашу Кузе она не знает, но ответить «нет» ей мешало нечто, чему она сейчас не находила объяснения.

– Я знаю этот домик, – медленно произнесла Анна, протянув руку Антону, и он взял ее ладонь, сжал, не сильно, чтобы Анна почувствовала его приязнь, желание помочь.

– Я никогда не видела его хозяйку, – продолжала Анна, успокоенная прикосновением Антона.

– Небольшого роста, плотная женщина с широким лицом, короткая стрижка «под мальчика», нос немного коротковат, но смотрится, тем не менее, очень даже… Взгляд из-под бровей, будто из укрытия…

– Точное описание, – Кристина внимательно смотрела на Анну, и Антон подумал, что она уже знает что-то такое, рассказанное ей по дороге Манном, о чем он пока не имел представления.

– Нет, – покачала головой Анна. – А что, должна знать?