— Мы под защитой братства! — взывали они. — Оставьте нас! Имейте милость!

Еще что-то смогли произнести их пересохшие от страха губы помимо слов о своей невинности и о том, что Всевышний накажет нападающих за их злодейское преступление. Но несчастных силой связали, не прекращая избивать палками. Помощника Исаака один из нападавших ударил с такой силой, что проломил ему череп, и тот умер на месте. Кровь лилась ручьем, а ноги его судорожно продолжали притоптывать, пока он не упал недвижно на землю под хохот толпы. Потом его насадили на крюк и подняли на копье, для всеобщего обозрения, что было воспринято толпой с восторженными криками.

Яго продолжал рваться туда, но это давалось ему с огромным трудом. Но он, к своему ужасу, видел, как какой-то торгаш ударил Исаака по лицу, тот закрылся руками, из-под них хлынула струя крови. Доктор заметался, пытаясь спастись от своих мучителей, которые теперь всю ярость обрушили на него. Его судьба была решена. Кто-то резанул его по сухожилиям под коленями, после чего его, уже лежащего, зверски били ногами, пока он не испустил дух, мучительно стеная в последних конвульсиях. Яго, обезумев, не мог поверить в реальность злодейства.

— Нет! — кричал он. — Исаак! Исаак!..

Третья жертва, старый хирург, в ужасе озиравшийся вокруг, теперь опустил голову, чтобы как-то защититься под градом ударов. Кто-то придумал охаживать его калеными железками, прижигая лицо и руки. Прижав старика к стене, его стали травить, будто жертву, попавшуюся на пути своры диких псов; в бешенстве ему пропороли живот, откуда вывалились кишки и потекла тягучая жидкость. Все это сопровождалось шуточками палачей и одобрительными возгласами толпы:

— Эй, зубодер-отравитель, давай зашей себе брюхо! Ты что, не лекарь?

Сотня глоток разразилась грязными выкриками, пока их глава не подал сигнал. Недвижные и растерзанные тела жертв подтащили и повязали им на шею веревки. Кто-то набросил крюки на одно из окон синагоги, и на них подвесили, под общий жуткий рев, безжизненные тела несчастных. Они остались висеть на крючьях, их тела качались, освещаемые пламенем пожара, будто зловещие привидения. Убийцы продолжали выкрикивать ругань и издеваться над тремя еще не остывшими трупами, в которых с трудом можно было узнать больничных лекарей.

«И все это только за то, что они другой веры», — подумал Яго, в оцепенении глядя на искромсанные качающиеся тела, выставленные на потеху варварского сброда, кидавшего в них камнями, конским навозом и всяким мусором.

— Сучьи выродки, — проговорил он сквозь зубы в бессильной ярости.

Весь шабаш смахивал на преддверие ада. Он спрашивал себя, происходит ли все это в действительности, и не находил ответа. Хотя одно несомненно: его друг Исаак и двое других несчастных покачивались на стене синагоги, и над ними продолжала издеваться толпа. Бог не мог оставаться глухим к такому злодейству.

— Справедливость свершилась! — воскликнул Бракамонте.

Самые бойкие злодеи, отпетые портовые подонки, от которых несло плохим вином, кольями оттащили горящий мусор от дверей синагоги, чтобы выбить двери. Однако железная решетка и толстые бронзовые скрепы не поддавались. Нападавшие рычали от ярости, потому что многие уже — кто больше, кто меньше — исходили слюной, предвкушая грабеж иудейского обиталища. Многие уже представляли себя обладателями золотых канделябров, драгоценных камней, кошельков, полных монет, ковров и алмазов.

Медленным шагом Яго, пылая от гнева, прошел к ступеням кафедрального собора, где величественно стояла мать Гиомар в окружении клириков и флагеллантов в изодранных плетками одеждах — все удовлетворенно и благостно наблюдали за расправой над маранами, виновниками злодейств, навлекших гнев Господень. Врач встал прямо перед ясновидицей, которая в отблесках факелов больше походила на великую блудницу Апокалипсиса, созерцавшую плод своих зловещих деяний. Лекарь не мог сдержать гневных слов:

— Вы запугиваете этих невежд ради ваших недостойных целей, лживая женщина, но рано или поздно вам за эту подлость придется заплатить! — отчеканил он ей в лицо.

Донья Гиомар тут же спустилась с небес на землю и ответила, как изрыгнула:

— Вы не ведаете, что говорите, приспешник чернокнижников. Они платят за ту ненависть, которую сами же и источают! Такова воля Божья! Прочь!

— Я обвиняю вас перед судом святого Михаила, что это вы вашими лживыми пророчествами науськали толпу пролить невинную кровь. Где ваше христианское милосердие? — бросил он ей, багровея от ярости и не обращая внимания на вставших по бокам доминиканца и минорита.

— Вы упорствуете в грехе и за это заплатите жизнью, господин зубодер! — Она смотрела на него с презрением. — Или вы полагаете, что о ваших делишках никто не знает? О том, как вы якшаетесь с предателями, обращенными и иноверцами? Гоните его пинками отсюда!

— Придет день, и я сорву с вас маску, — произнес лекарь в ярости. — Богом клянусь!

И тут случилось нечто, заставившее его окончательно потерять самообладание. Провидица, лицо которой, почти прозрачное, было покрыто жемчужинами пота, вперила в него испепеляющий взор. Она смотрела уже сквозь него, когда бросила странную фразу на латинском, которая, несмотря на шум толпы, будто стрела, пронзила его мозг:

— Ad necem ibis! [153]

Не веря ушам своим, онемев от возмущения, он не нашел что ответить и глядел на донью Гиомар с каменным выражением лица. Однако в мозгу крутилось это «ad necem ibis», которому он не мог поверить. Что скрывалось за этой непонятной угрозой? Ad necem ibis. Умереть — почему? Она выдает желаемое за непременное или угроза реальна? Может быть, эта женщина чувствует, что он замешан в дело о бастардах короля Альфонса? А может быть, она прознала о поисках библиотеки и жаждет убрать соперника?

Ошеломленный, он перебирал одну догадку за другой. Богомолка с угрожающей гримасой плюнула ему под ноги и повернулась спиной. Молодой человек не успел обдумать случившееся, как двери Алькасара раскрылись настежь и оттуда появилась грозная королевская гвардия, будто ждала именно этого момента для придания законной силы чудовищной расправе. Офицер в шлеме и кольчуге, верхом на лошади, вытащил шпагу и взмахнул ею, будто святой Георгий своим разящим мечом, что вызвало панику на кафедральной площади. Он пришпорил коня и без всякого разбирательства приказал разогнать толпу. Убийцы в страхе дернулись в сторону соборных стен, ища защиты у капелланов и обожаемой донны, но после нескольких маневров место было расчищено от трусливого отребья, при этом несколько человек были задавлены солдатскими лошадьми, храпевшими и пугавшимися искр, которые ветер разносил по мостовой.

Командир отряда скакал с поднятой шпагой в толпе буянов. Когда он оказался перед входом в собор, донья Гиомар властным и льстивым жестом привлекла его внимание и, указав на Яго, заявила:

— Капитан, этот — один из зачинщиков. Он должен быть наказан!

Яго в отчаянии не знал, как поступить. Конь офицера встал на дыбы, всхрапнул, и седок, вскинув шпагу, ударил врача плашмя в шею. Тот даже не успел отшатнуться, только услышал жуткий посвист, где-то вдалеке хохотнула богомолка, перед глазами мелькнули конские копыта. Тут он почувствовал острую боль в руке и рухнул на камни, уже чуждый всему окружающему. Погрузившись в какой-то темный и путаный колодец, он завис в пустоте. Боль заслонила все.

— Расходитесь! — крикнул офицер. — Идите по домам! Это приказ!

Площадь опустела. Зачинщики побоища бежали. Беспорядки на этом закончились. Над площадью повисло зловещее молчание, будто на поле боя. Фанатики, еще охваченные инстинктом разрушения, быстро растворились в боковых улочках, и открытое место превратилось в небесный Армагеддон, где воинство Агнца одержало верх над ордами Антихриста.

Кровавая охота за евреями закончилась вполне предсказуемо. Господь отвернул свое лицо, скрыв его в какой-то части небосвода, где царили только свет и разум.

Но, подобно разбитой стеклянной чаше, мир в когда-то приветливом ко всякому жителю и гостю городе рассыпался на тысячи осколков.

Когда колокол отзвонил вечерню, со двора капитула выехал возничий на колымаге с высокими бортами, несколько служащих альгвасила подобрали раненных в стычке, среди них был и Яго, и побросали на телегу. Телега повезла всех, жалобно стенающих, по дороге к лагуне Птичьих стай, где возница с той же