любой другой момент я был бы в восторге от этого предположения, но именно в этот момент я почувствовал только легкую досаду. Впрочем, возможно, она вышла подышать свежим воздухом и полюбоваться огоньками побережья: я не собирался спрашивать ее об этом.

Когда я миновал танцевальную площадку и ступил в проход, ведущий на нос, какой-то мужчина за моей спиной произнес:

— Эй, вы!

Я не был уверен, что он имеет в виду меня, поэтому продолжал идти. Он окликнул более резко:

— Эй вы, Скотт!

Я был вне поля зрения танцующих, углубившись на несколько футов в относительную темноту крытого перехода. Я остановился и обернулся. Прямо на меня шагал высокий худощавый тип с хищной ястребиной физиономией. Я никогда прежде его не видел. Но ему было известно мое имя, и произносил он его так, как если бы оно ему не нравилось.

— Вы — Шелл Скотт, не так ли? — сказал он, подходя ко мне.

— А если да?

— А если да, то какого черта вам здесь нужно?

Голос у него был неприятный. Собственно говоря, многое в этом типе было мне не приятно. Он был примерно на дюйм выше меня, но очень худой, щеки глубоко ввалились по обе стороны рта, на голове высокие залысины, тонкий нос свисал над изогнутыми черными усиками. Некоторым женщинам он мог бы показаться привлекательным какой-то своеобразной мрачноватой красотой, но для меня он выглядел изнуренным и нездоровым. Физиономия ястребиная, но ястреб-то сам вроде как бы ощипанный.

Я сказал спокойно:

— Я мог бы долго ломать голову над вопросом, почему я должен вам отвечать...

— Ловкач... — процедил он. — Я слышал, ты ловкий парень, тертая бестия! — Он явно напрашивался на неприятности. — На «Сринагаре» нет места для частного шпиона, — продолжал он. — Слышишь, ты? Особенно для тебя!

— Что же, если места нет, придется, видно, мне самому его расчистить, — я сделал глубокий вздох, стараясь говорить спокойно и не повышать голоса. — Так что пока!

— Да, вот именно, пока! Ты уберешься отсюда, ищейка, понял? — Он зло сощурил глаза, так что его прямые черные брови сошлись на переносице и нависли над щелочками глаз. — Но прежде ты расскажешь мне, что тебя привело сюда именно сегодня.

— А что такого особенного в сегодняшнем вечере?

Он прикусил губу.

— Не твое дело. Ты как, уберешься отсюда спокойно, на катере, или предпочитаешь просто отправиться за борт?

— Что-то ты не очень похож на шкипера этой посудины. Или на хозяина яхты. Или на того, кто может выбросить меня за борт, если уж речь зашла об этом. Так что я, пожалуй, лучше подожду, пока кто-нибудь другой предложит мне убраться.

Я полагался на интуицию. Он вполне мог оказаться владельцем яхты или обладать определенным авторитетом на борту. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что он просто надутый пижон, выставляющий свое 'я'. Почему — не знаю.

Он медленно выругался и сказал:

— Предположим, что я знакомый моего знакомого. И я говорю тебе: «убирайся!»

Мне он уже начал надоедать. Такие типы надоедают мне очень быстро. Я сжал пальцы в кулак и почувствовал, что держу в руках купальник. Я совсем забыл об этом. Я машинально взглянул на него, и мой собеседник сделал то же самое.

— Это еще что... — вырвалось у него.

Он быстро нагнулся и дернул за кусочек материи, высовывающийся у меня из кулака. Красные и белые полоски выскользнули у меня из пальцев. Он изумленно уставился на них, затем обернулся ко мне:

— Что это значит, ты, ублюдок? Это бикини Банни! Какого черта ты делаешь с ее купальником?

Он еще не знал, что это был последний раз, когда он повысил голос на меня. Я мягко произнес:

— Следи за своими выражениями, приятель, не то я прополощу тебе рот твоими собственными зубами. И кто такая Банни?

Он не ответил. Он неожиданно развернулся и бросился на меня. Не просто примитивным ударом правой наотмашь, нет, удар был далеко не примитивным и вовсе не справа. Это был искусный хук левой, резко и уверенно направленный в мою челюсть, и все его сухощавое тело в грациозном развороте молниеносно устремилось за его руками.

Я не то чтобы полностью уклонился от удара. Я только быстро повернул голову влево, словно из-за моего плеча неожиданно вылетела птичка, и чуть-чуть отшатнулся назад так, что его кулак, нацеленный мне в подбородок, скользнул вхолостую ниже моей челюсти. И тут-то я до него добрался!

За мою короткую жизнь меня били всем, кроме фордовской полуоси, что помогло мне развить в себе определенное количество устойчивых автоматических рефлексов.

Когда его кулак пронесся мимо моего лица, я поднял обе руки, поймал его запястье в изгиб моего левого предплечья и резко дернул на себя, а правой рукой одновременно слегка подтолкнул его локоть. Я отчетливо слышал, как хрустнул сустав. Он не был сломан — пока не был, но кости и сухожилия, изгибаемые в неестественном направлении, ощутимо запротестовали. Он тоже.

Это не был громкий крик. Это был скорее сдавленный стон боли и неожиданности. Я продолжал нажимать на его локоть, следуя за его телом, изогнувшимся под прямым углом к палубе. Его правая рука была свободна и висела вдоль тела, как плеть. Он не мог ею воспользоваться, не сломав при этом левую руку. Впрочем, сейчас ему было не до этого.

Он медленно наклонился вперед, хрипло ругаясь сквозь стиснутые зубы. Ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на правое колено. Но он все еще не сдавался и не просил пощады, хотя его ястребиное лицо было искажено гримасой боли. Яростные проклятия вместе со стонами и брызгами слюны срывались с его губ.

— Приятель, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно приветливее. — В течение каких-нибудь пяти секунд я могу переломать тебе все твои верхние и нижние конечности, так что, кроме тебя самого, у тебя ничего не останется. Поэтому закрой плевательницу и успокойся.

Я заставил его еще немного наклониться вперед, и он замолчал.

Я продержал его в таком положении достаточно долго, чтобы он запомнил все как следует, затем отпустил его и выпрямился. С минуту его рука висела в воздухе в том же положении, как он ее оставил, потом он медленно перевел ее на грудь и прижал к себе правой рукой. Тяжело дыша, он поднялся с колен и злобно взглянул мне в лицо.

— О'кей, Скотт, — сказал он, — о'кей...

Он проглотил комок, застрявший у него в горле.

— Запомни, ты сам захотел этого, Скотт. — Он прерывисто вздохнул, словно боль и ненависть мешали ему дышать, и добавил: — И ты это получишь!

Парень с ястребиным лицом повернулся и отправился прочь, прижимая к груди свою левую руку. Некоторое время я смотрел, как он шел, теряясь в догадках, что бы это все значило. Затем я наклонился и подобрал с палубы два клочка материи, которые привели его в такую ярость. Он уронил их в самом начале операции по перегибанию локтя в обратную сторону. Выпрямившись, я собрался было уже продолжить свой путь на нос, когда легкий шум за моей спиной заставил меня резко повернуться и остолбенеть от неожиданности.

Передо мной стояла девушка в белом платье. Я совсем забыл о том, что видел, как она сошла с площадки для танцев в этот полутемный проход. Она должна была стоять совсем недалеко во время моих атлетических упражнений с «ястребиным лицом».

— Здравствуйте, мистер Скотт, — проговорила она. — Я — Эллен Эмерсон.

Это был тот же поразительно приятный голос, который я слышал по телефону. Но теперь, не искаженный никакими механическими и электрическими помехами, мягко слетающий с ее губ, он был похож на нежную ласку, ленивый шепот неги между двумя поцелуями, голос, созданный для полуночи, коктейлей и