пытался меня прикончить.
Его окровавленный пиджак и рубаха висели на спинке стула возле скамьи. Я быстро обшарил пиджак и нашел в нем бумажник. В нем было не так много, но водительские права сообщили мне, что мертвеца звали Герберт М.Купп. Ему было двадцать восемь лет и он жил в Лос-Анджелесе. В бумажнике находился также членский билет спортклуба «Тимстер Юнион» и кредитный билет Стандарт Ойл.
В комнате была еще одна дверь. Я подошел к ней и потрогал ручку. Дверь была заперта. Я вернулся к столу и принялся торопливо осматривать бумажник бородача.
Я стоял, нагнувшись над средним ящиком стола, и просматривал маленькую записную книжку с телефонами, когда легкий шум, доносившийся из «зрительного зала», стал чуть-чуть громче. Я не сразу осознал значение этого. Увлекшись списком телефонов, я подумал на секунду, что последний номер программы был, очевидно, особенно сенсационным. Только на секунду, но этого было достаточно. К тому времени, когда я сообразил, что усиление шума может явиться следствием открывшейся «глазастой двери», все было практически кончено.
Не совсем, правда, но очень близко к этому. У меня еще хватило времени, чтобы повернуться и почувствовать первый тяжелый удар по голове, но, начиная с этого момента, я был уже вне игры. Я был человеком, летящим сквозь невыносимую боль, с чем-то, разрывающимся под черепом. Моя голова раскололась на тысячи кусков и разлетелась по всему горизонту, а затем пол рванулся у меня из-под ног и свалился на меня, словно пуховая подушка.
Что-то толкало меня под бок. Я не совсем потерял сознание и попытался достать это что-то. Это была материя мужских брюк, которую резко выдернули из моих пальцев. Затем последовал удар по плечу, что-то треснуло над левым ухом, и все погрузилось в глухую бархатную черноту...
Сознание было болью, медленно возвращавшейся в мое тело. Левый бок словно жгло огнем, голова раскалывалась от невыносимой боли, словно вывернутая наизнанку, что-то внутри меня перевернулось... Я подавил непроизвольный стон, лежа неподвижно и стараясь не менять дыхания.
Некоторое время я не мог припомнить, где я и что со мной. Я знал только, что должен лежать спокойно, не двигаясь. Я слышал какое-то движение, затем щелкающий звук. Пока это не имело для меня никакого смысла. Послышалось легкое прерывистое жужжание. Потом голос:
— Боб? Это Брандт. Ты один? — Через пару секунд он продолжал извиняющимся тоном: — Я знаю... да, но я думал... я полагаю, что при определенных обстоятельствах я все-таки могу тебе позвонить!
Туман перед моими глазами рассеялся. Я сосредоточился, стараясь собрать воедино обрывки уплывающего сознания. Наконец я сообразил, что означало это прерывистое жужжание: человек рядом со мной набирал номер на телефонном диске. А сейчас он говорил по телефону. Я пытался слегка приоткрыть веки и чуть-чуть пошевелить руками. Но ничего не получилось: глаза оставались закрытыми, а что касается рук, то я даже не мог представить себе, где они находятся.
Казалось, что я потерял всякое ощущение своего тела, кроме тех мест, которые болели или горели огнем.
Человек тем временем продолжал:
— У меня здесь Скотт... Нет, он без сознания. Да, я поймал его у себя в конторе.
Долгая пауза.
Сознание снова качало уплывать от меня. Я не в состоянии был отличить, где кончается действительность и начинается бред.
Странные картины проплывали у меня в мозгу. Я видел Банни в воде, голую, плавающую кругами все быстрее и быстрее, пока вместо нее не образовалось светлое туманное пятно. Из этого пятна появилось ястребиное лицо, и большой человек в перьях с блестящими ножами у щиколоток набросился на меня, кромсая меня ножами и разрывая мое тело. Я видел море крови и в нем лицо прекрасной женщины — Эллен...
Тогда я вспомнил Эллен. Вспомнил, где я и что со мной. Рядом со мной раздавался голос. Я не мог разобрать слов. В какой-то момент относительного просветления я расслышал, как он сказал:
— Да, этот ублюдок прикончил Куппа: он только что отдал концы. Лайм вернулся...
Я пытался собрать все остатки сил, напрягая каждый мучительно ноющий мускул, каждый атом воли. Веки наконец приоткрылись на шестнадцатую часть дюйма. Я почувствовал, что пот выступил у меня на лбу. Я лежал на спине с руками, завернутыми назад. Пока что я их совершенно не ощущал. Где-то впереди горел свет; впрочем, горел он на потолке, но мне это было безразлично: я совершенно потерял чувство ориентации в пространстве.
Я скосил глаза вниз, открыв веки чуточку пошире. Я увидел стену, колеблющуюся и расплывающуюся, застывшую на мгновение и затем снова начавшую расплываться. Письменный стол, плавающий в тумане, человек, сидящий за ним с телефонной трубкой в руке, повернувшись ко мне правым боком. Его очертания, очертания стола были нереальными, бестелесными, расплывчатыми. Все выглядело точно так же, как рисунки на стене бара.
В какой-то дурацкий момент я подумал, словно в моем распоряжении было все время в мире, чтобы размышлять о таких пустяках. Не объясняет ли это, каким образом художник достигает видения своих образов: он, очевидно, бьет себя по голове и работает, как черт, время от времени нанося себе дополнительные удары по черепу. Я подумал, что, возможно, стены и стол были в действительности плотными, а расплывался я сам. Я подумал, что сам я, возможно, пришел в себя, и только мой мозг отказывается видеть все в нормальном измерении, непривычный к таким художественным приемам.
— Да, проклятое дело провалилось, — это был человек у телефона. Бородач.
Я снова слышал его, и зрение мое снова становилось отчетливым.
— Я сам теперь прослежу за этим, — сказал он. — Но я не могу сделать это здесь, в клубе! Мы отвезем его... Что? — пауза, пока он слушал. — О'кей! Мы его там прикончим.
Он еще послушал немного, потом повесил трубку.
Мое сознание уже достаточно прояснилось, чтобы у меня возникли какие-либо сомнения в отношении того, к кому относились слова: «Я сам этим займусь!» Это был я сам.
Я почувствовал, как сила понемногу возвращается в мои руки и ноги. Собственно, это была боль, которая становилась все мучительнее и жарче, но мозг мой уже работал достаточно четко. Я сделал несколько медленных глубоких вздохов и приготовился. Бородач отвернулся от меня и начал подниматься со стула.
Это был мой последний шанс. Через несколько секунд я его потеряю. Когда он приподнялся на стуле, я собрался со всеми своими силами, стиснул зубы и бросился на него...
Моя голова приподнялась над полом на дюйм или полтора и затем упала обратно, ноги вяло согнулись в коленях. Но я продолжал бросаться, барахтаться и извиваться. Понадобилось не менее трех минут, прежде чем я понял не только то, что я все еще слишком слаб и беспомощен, чтобы самостоятельно подняться с пола, но и то, что руки у меня связаны за спиной...
Бородач стоял надо мной, глядя на меня сверху вниз, и противно хихикал.
— У тебя череп, наверное, шестидюймовой толщины! — сказал он. Затем отвел назад ногу и ударил меня в левый бок. На какое-то мгновение острый носок его ботинка, как мне показалось, очутился у меня с правой стороны. Потом я услышал, как он сказал:
— Лежи и не шевелись, приятель, а то мне придется снова наступить на тебя!
Я попытался ответить ему. Я попытался изложить все, что я о нем думаю, в ясных и доходчивых выражениях. Но слова не вылетали из моей глотки.
Он скомкал носовой платок, грубо затолкал его мне в рот, потом отошел к двери. Я не слышал, чтобы он что-нибудь сказал, но через мгновение кто-то еще вошел в комнату. Они оба подошли, подняли меня с пола и поставили на ноги, поддерживая меня под руки с обеих сторон. Затем они потащили меня к запертой двери, которую я пытался открыть. Бородач сунул ключ в замочную скважину и повернул его.
— Это посетитель, который чересчур много заложил за воротник, — сказал он второму парню. — Набросился на меня с кулаками, и мне пришлось его пристукнуть. Понял?
— Ясно, Хип!
Хил, как я понял, было именем или кличкой бородатого — факт, абсолютно безразличный мне в настоящее время. Место, куда он ударил меня в последний раз, болело больше, чем все остальные, но этот удар почти полностью рассеял туман, окружавший мое сознание. Я четко представил себе то неизбежное,
