— Шесть франков.

— Однако! — воскликнул новый знакомец Поля. — У тебя губа не дура! Шесть франков! Это целый день работы…

Поль покраснел, побледнел и выпустил мягкие ноги полишинеля.

— Да что ты?! Разве я отказываю? Эй, хозяин, дайте ребенку игрушку!

Раз, два, три… Хоп! Большущая кукла оказалась в руках у мальчика. Поль задрожал с головы до пят, не в силах поверить своему счастью. Бессвязные слова благодарности срывались с его губ, маленькие руки судорожно прижимали игрушку к хрупкой груди.

— Это еще не все, — продолжал между тем Дени, желавший совсем отвлечь ребенка от тяжелых переживаний. — Рождество так Рождество! Пойдем купим пирожных!

Рядом с лавочкой находилась небольшая кондитерская. Они вошли. Дени заплатил за два эклера для мальчика, а себе заказал стаканчик мадеры, что, впрочем, было совсем излишне.

Ребенку казалось, что он видит прекрасный сон. Он был сыт, в тепле, в руках дивная игрушка, а на тарелочке красовались целых два пирожных! Поль не заставил себя упрашивать и стал откусывать эклер маленькими кусочками, как это делают бедняки, желая продлить удовольствие.

— Ну как, вкусно?

— О, месье, очень!

— Скажи лучше: очень вкусно, папа. Знаешь, я уже к тебе привязался. Хочешь, буду твоим папой?

— Да, месье.

— А ты меня тоже любишь?

— О да!

— Ну вот и хорошо. Мы поладим и заживем на славу. А пока ешь второе пирожное.

Поль отрицательно покачал головой и тихо сказал:

— Я оставлю маме.

Преданность малыша взволновала художника до слез. Он велел завернуть лакомство, продел палец Поля под розовую ленточку, и они вернулись к экипажу.

Спустя четверть часа фиакр остановился у лавки торговца вином, где вовсю праздновали Рождество и куда Дени был приглашен.

Часы пробили половину первого ночи.

На первом этаже, в просторном кабинете, веселилась шумная компания, человек двенадцать рабочих с женами, разряженными по случаю праздника.

Час был поздний, и Дени уже перестали ждать, хотя и сожалели об отсутствии этого остряка и заводилы. Когда же он вдруг появился в сопровождении ребенка и полишинеля, то гости, уже разгоряченные вином, в изобилии поданным радушным хозяином, забарабанили по столу, бурно приветствуя товарища:

— Дени! Да здравствует Дени!

— Ну-ка, скорей за стол, налейте ему стакан красного, и до краев!

— Нет-нет, за опоздание пусть сначала выпьет кружку воды!

Дени, пожимая протянутые руки, ухитрился наконец вставить словечко:

— Ладно, не сердитесь и Бога ради не говорите мне о воде, я вдосталь ее нахлебался сегодня вечером, да еще из Сены.

— Должно быть, неплохо поплавал, недаром на тебе матросский костюм!

— А явился-то с каким опозданием…

— Попал в передрягу, друг?

— О, что да, то да! — подтвердил Дени.

— Расскажи…

— Погодите, дайте сначала представить моего наследника: месье Поль!

— Да он прехорошенький!

— Прямо ангелочек!

— И откуда он взялся?

— Выудил из Сены.

— Не может быть!

— Так ты спасатель? Браво, Дени!

— Расскажи-ка поподробнее.

— Это грустная история. Его мать, в отчаянии от нищеты, бросилась вместе с ребенком в Сену в тот самый момент, когда я проходил по мосту Сен-Пер, направляясь сюда. Я выловил малыша, пока моряки занимались матерью. Вот так! — Дени выразительно посмотрел на компанию, и все поняли, что спасен только ребенок.

— Он очарователен, — сказала одна из женщин.

— Но что вы собираетесь с ним делать? — спросила другая.

— Я только что представил мальчика как моего наследника, — ответил Дени, — а это значит, если закон не врет, что я его усыновляю.

Кто-то заметил:

— В твоем сердце сомневаться не приходится, но в уме и средствах — увы, да!

— Усыновить — это еще полдела, — вмешался следующий собеседник, — его надо вырастить, а у тебя в кармане лишнее су не часто водится.

— Да уж, — подхватил третий, — ты в долгу и у Бога, и у черта, не в обиду будь сказано.

— Богат, как нищий, спустивший последний грош, — отозвался еще кто-то.

— Ладно, говорите что хотите, — усмехнулся Дени, — я от своего не отступлюсь. Паренек теперь мой и останется со мной. Понадобится — стану работать за четверых, но нуждаться он не будет, слово мужчины.

До сих пор реплики носили доброжелательный характер, по их тону было видно, что Дени здесь любили и уважали. Но вот смех и шутки перекрыл раздраженный женский голос:

— Недаром говорят: «Не зная броду, не суйся в воду». Вляпался в историю, а сам гол как сокол. Настоящий босяк! Хорошенький пример для ребенка!

— Ого, как меня здесь костерят! — расхохотался художник. — Держу пари, это Мели. Добрый вечер, Мели, обними-ка меня покрепче да подвинься — сяду между тобой и малышом.

Женщина, которую назвали Мели, была одной из тех многочисленных «мадам Дени», о которых молодой мужчина рассказывал своим собутыльникам-полицейским. Дени как настоящий ценитель давно уже присовокупил это прелестное создание к списку своих побед.

Мели была высокого роста, хорошо сложена, с крепким и упругим телом северянки, с нежной и белой кожей, маленькими руками и ногами. В девушке проглядывало нечто от знатной дамы. Густые черные волосы низко спускались на мраморно-белый лоб. Безукоризненно очерченные брови, сверкающие насмешкой глаза, нос с легкой горбинкой и чувственный рот сообщали лицу оригинальную красоту и выражали волю, энергию и страстность.

Девушка работала прачкой в ожидании лучших времен. Звали ее Амелия Дустар, сокращенно Мели.

Мать Мели умерла, когда той едва исполнилось шестнадцать. Покойная очень любила свою красавицу дочь, и ее нежная привязанность и прозорливость, безусловно, удержали бы малышку от падения.

Но жизнь рассудила иначе. На следующий год после смерти матери отца Мели, отличного мастера по черному дереву, пригласили на работу в Брюссель. Он покинул Париж, поручив дочь знакомой прачке с улицы Ванв, давал деньги на жилье, еду и расходы дочери, а также выплачивал прачке небольшое