Через четверть часа девушка сидела в купе. Все пассажиры поезда ехали либо на Антильские острова, либо в Панаму[138], либо в Гвиану.

В купе третьего класса, кроме Марьетты, находились еще четыре человека. Среди них была одна мулатка, вид которой поразил юную путешественницу, ей сразу представилась страна, куда она направлялась.

Мулатка была полной женщиной примерно тридцати пяти лет, со светло-шоколадной кожей. Великолепные зубы оттеняли яркость полных губ, складывавшихся в добрую улыбку. Широкий нос, бронзовый отсвет на лбу и щеках, сияющие, как черные алмазы, глаза и пышные волосы под кокетливой наколкой притягивали взгляд Марьетты. От женщины веяло добротой и сердечностью. Она вела негромкую беседу с соседом, цветным лакеем в ливрее. Они разговаривали на каком-то очень мягком наречии, которого девушка почти не понимала. Мулатка с видимым удовольствием курила маленькую беленькую трубочку с тонким мундштуком и время от времени сплевывала, как заправский курильщик.

Показывая в широкой улыбке белые зубы, женщина воскликнула:

— О, я очень рада вернуться и вновь увидеть мою страну!

Из разговора, ведшегося наполовину на креольском, наполовину на плохом французском, Марьетта узнала, что мулатка была кормилицей у детей одного офицера высокого звания из морского комиссариата, бывшего ранее большим начальником в Кайенне. Его недавно назначили губернатором Французской Гвианы, и теперь он ехал с семьей к месту назначения.

Господин Кордье (так звали чиновника) находился с женой и двумя дочерьми в купе первого класса, а лакей Цезарь и мулатка Полина — в вагоне Марьетты. Полина лучилась радостью и с нежностью говорила о своей стране. Там все прекрасно, много цветов, роскошной зелени, солнца! Ни холода, ни снега, о, ничего такого нет! Никаких длинных домов с толпами людей, никаких лестниц, где можно сломать ноги, ни стекол в окнах… Всюду гуляет свежий ветер! А сколько вкусных вещей! Ананасы, манго, бананы, лимоны… много сортов рыбы и дичи. Полина сыпала названиями, у нее слюнки текли от приятных воспоминаний. В разговор вступили двое других пассажиров. Марьетта одна хранила молчание, смотрела, слушала… Ей было грустно, на глазах время от времени закипали слезы. Поезд мчался, и вагон слегка раскачивался, старая жизнь осталась позади, а будущее… В какой-то момент слезы полились столь обильно, что все обратили внимание.

— У вас горе? — спросила Полина. В ее нежном музыкальном голосе было столько участия! — Далеко едете? Что с вами? Скажите, мадемуазель…

Марьетта ответила, что едет повидать кое-кого в Кайенне и что она совсем одна. Больше от нее ничего не могли добиться.

Прошло несколько часов. Когда проехали Мане, мулатка открыла корзину и устроилась вместе с лакеем поужинать, запивая аппетитную еду добрым вином. Остальные последовали их примеру. Одной Марьетте нечего было поесть, она ничего не взяла, даже не подумала об этом. Мулатка протянула девушке крылышко цыпленка с большим куском хлеба.

— Вы должны съесть этот кусочек мяса и запить глоточком вина. — Тон у нее был самый сердечный. — Только не отказывайтесь, я предлагаю от души.

Взволнованная Марьетта не решилась отказаться и приняла угощение. Еда подкрепила ее.

Опять потекли часы, остановки были редки, после ужина все вздремнули. К четырем часам утра Полина снова закурила трубку и пустилась в разговоры. Видя, что Марьетта дрожит от холода, мулатка накинула ей на плечи шотландский плед[139] и спросила в конце концов, почему она одна. Марьетта призналась, что едет к жениху. Но когда та поинтересовалась, чем он занимается, девушка не знала, что ответить, и отчаянно разрыдалась. Полина и лакей переглянулись.

— Бедняжка! — вздохнула мулатка.

Поняв, что спутники обо всем догадались, девушка воскликнула:

— Он невиновен, клянусь! Все это знают. Он пожертвовал собой ради другого человека… позволил себя осудить… Но виновного найдут и Поля оправдают!

Заливаясь слезами, бедняжка принялась рассказывать грустную историю жениха, добавила, что едет тайком от родителей и что останется в этой ужасной стране столько, сколько там пробудет ее любимый. Исповедь девушки, почти ребенка, растрогала всех, особенно Полину.

— Мой добрый хозяин едет туда управлять. Я расскажу вашу историю месье Кордье, — заверила она Марьетту. — Расскажу, что ваш жених не виноват, а вы — славная маленькая мадемуазель. Месье Кордье займется вами.

Марьетта немного успокоилась, утешенная обещанием мулатки, доброе сердце которой при виде чьей-то беды немедленно рвалось помочь.

Поезд прибыл в Сен-Назер.

Слуга и кормилица сразу рассказали хозяину историю юной попутчицы. Господину Кордье, новому губернатору Гвианы, было лет пятьдесят. У него были лоб мыслителя, прекрасные глаза и правильные черты лица. От всего облика исходили энергия, доброта и великодушие. Его отличали острая интуиция и сострадательность к беспомощным и обиженным. Господин Кордье захотел увидеть Марьетту, нашел девушку неглупой, восхитился ее преданностью и расспросил о родителях. Он объяснил ей, что она напрасно предприняла такой серьезный шаг, не посоветовавшись со знающими людьми. Ее пребывание в Сен-Лоране ничего не изменит в судьбе жениха, она даже не сможет часто с ним видеться. Он попытался уговорить ее вернуться в Париж и поскорее успокоить родных. Но Марьетта была тверда. Она ответила, что сейчас же напишет домой, но ни за что не откажется от своего плана. Господин Кордье был тронут решимостью девушки и предложил по приезде на место сразу явиться к нему на прием.

Эта короткая беседа состоялась в кафе-ресторане напротив зала для пассажиров трансатлантических судов. Пакетбот должен был отчалить через два часа. Марьетте нельзя было терять ни минуты. Она написала короткое письмо отцу с матерью:

Чтобы утешить родителей, Марьетта описала свой разговор с губернатором Гвианы и его желание помочь ей, рассказала о мулатке, благодаря которой теперь не одинока, и закончила словами: «Молитесь за меня и надейтесь!»

Девушка бросила письмо в ящик и взошла по сходням большого судна вместе с кормилицей и лакеем. Марьетта познакомилась с мадам Кордье и детьми, двумя прелестными молоденькими девушками четырнадцати и шестнадцати лет. Они кое-что уже слышали о Марьетте и теперь посматривали на нее с любопытством, смешанным с восхищением.

Марьетта раньше не плавала по морю, и ей казалось, что суета, предшествовавшая отплытию, никогда не кончится. Однако все быстро привели в порядок и сигнал к отправлению прозвучал минута в минуту. Несколько раз провыл гудок, раздались два пушечных выстрела, взвился национальный флаг, и «Сен-Жермен» торжественно отошел. Теперь ничто не могло вернуть девушку, она была на пути в Гвиану и должна была сойти с корабля лишь в 1800 лье[140] от берегов Франции, удалявшихся все дальше и дальше.

На следующее утро на шаланду Биду пришло письмо. Удивленный старик вертел его в руках, стараясь догадаться, что в нем.

— Сен-Назер! Кто бы мог нам писать из Сен-Назера? Бог мой, похоже на почерк Марьетты!

— Да открывай же, — нетерпеливо воскликнула жена, предчувствуя что-то серьезное.

Письмо поразило стариков как громом. Бедная мать с рыданиями упала на стул.

— Марьетта! Мое дитя! — всхлипывала она. — Никогда ее больше не увидим! Мы потеряли ее… Я говорила, что она это сделает! Как мы за ней не углядели?

— Должно быть, девочка крепко его любит, — вздыхал отец. — Да, должно быть, крепко любит… раз бросила родителей и отправилась на край света, да совсем одна!