— Прекрасно. А я чувствую себя уже полумертвым. Послушайте, Бетти, или как вы там назвались Питерсону? Кучи Уильямс? Послушайте, Кучи, хочу поставить вас в известность о моих предполагаемых действиях. На всякий случай.

Ее лицо посерьезнело.

— Понятно.

— О'кей. Отсюда я отправлюсь на автостоянку на углу Двенадцатой и Перечной улиц, где я оставил мой «кадиллак». Возьму из багажа фотоаппарат и прихвачу с собой Пити. Мы вломимся в офис Гордона и вскроем сейф. Если завещание там, я сниму фотокопии. Вы сидите здесь смирно и не высовывайтесь. Я не вернусь, пока не закончу дело. Я позвоню.

— Но одни фотокопии мало что дадут, не так ли?

— Для начала сойдет. Золотце, эти злыдни приперли нас к стенке, годится любая мелочь. Крупные улики я надеюсь добыть у самого Барона. Он, вероятно, единственный, кто знает все про операции с куплей- продажей в Сиклиффе. Может, нам удастся вырвать у него признание?

Она нахмурилась:

. — Не понимаю...

— У меня есть парочка идей. Вы ведь у меня сообразительная, Кучи, так что слушайте внимательно и скажите, что вы насчет этого думаете.

Когда я снова назвал ее Кучи, она хихикнула, что вызвало естественное волнообразное движение пледа.

Мне потребовались две-три минуты, чтобы подробно объяснить ей свой план, а она то и дело глубоко вздыхала. Плед, плотно подоткнутый до самого ее подбородка, потихонечку спадал. И я падал духом. Наконец, заключил:

— Такие вот дела. Лучшего я придумать не могу, если прикинуть, в какой мы глубокой яме.

Задумавшись, Бетти наморщила лицо. Размышляя над сказанным мною, она перекатилась на бок и приподнялась на локте. Плед начал сползать, и она машинально поправила его другой рукой, но, очевидно, так была занята своими мыслями, что не заметила, как ухватила угол простыни. Бетти все еще была полностью укрыта, но одно дело быть под простыней и пледом и совсем другое — под одной простыней!

— Будь я проклята! — воскликнула она. — А получится?

Бетти придерживала простыню у горла, которая четко обрисовывала каждый изгиб ее тела. Я прочистил горло и брякнул:

— Должно. Если только я ухитрюсь залезть в мой собственный «кадиллак», отыскать этого парня Пити, не попасться на глаза копам, не нарваться на бандитов, добраться до Барона и заставить его говорить.

Помолчав, она спросила:

— Вам не понадобится помощь с Бароном? Теперь нахмурился я:

— Пожалуй. Но я справлюсь и сам.

— Минутку, Шелл. — Она казалась слегка раздраженной. — Вы знаете не хуже меня, что — говоря вашими же словами — я в такой же глубокой яме, как и вы. Мне нельзя даже показываться в редакции, пока все не кончится. И я не менее вас заинтересована в том, чтобы упечь Барона и его компанию за решетку. Поэтому я помогу вам. Так что не обращайтесь со мной, как с ребенком. Вы прекрасно знаете, что я давно не ребенок.

— Ага... э... догадываюсь. Может, вы и правы. Позже я вам позвоню. Оставим тревоги на потом, когда придет пора тревог.

Все время, пока мы разговаривали, я крутил в руках открытку Дэйна. Бетти обратила на нее внимание и спросила:

— Что это?

Я протянул ее Бетти:

— Последняя открытка от Эма. Написана в типичной для него манере. С нее-то все и началось.

Она прочитала открытку:

— О Боже!

В голову мне пришла неожиданная мысль и я сказал.

— Чуть не забыл одну важную вещь. Копы уже знают, что мы вдвоем убежали из «Лэнни». Если случайно я окажусь один на один с Карвером, скажем, под замком, если останусь еще в живых, он... наверняка попытается узнать у меня, где находитесь вы. — Я судорожно проглотил ком в горле. — Не думаю, что проговорюсь, но вдруг. Так что если я не свяжусь с вами до утра, смывайтесь к черту! Понятно?

Она сердито насупилась:

— Но если я скроюсь отсюда, а у вас все будет в порядке, как я вас найду? Где мне искать вас?

— Если все будет о'кей, я вернусь сюда до восхода солнца. Если же нет, мы могли бы встретиться... например, у помоста Красного Креста. Не очень-то мы можем шляться по городу, но я буду появляться там, если смогу, раз в четыре часа, начиная с восьми утра. В восемь, в двенадцать, в четыре и так далее. О'кей?

Она согласно кивнула.

Я усмехнулся:

— Итак, трибуна Красного Креста — наш опорный пункт. Кто знает, может, мне даже придется прятаться в ожидании вас под этой чертовой штуковиной. Как бы то ни было, вы смоетесь отсюда на восходе солнца. Договорились?

Она облизала губы:

— Да.

— Ну, так пока, золотце! Нужно повидать старину Пити до закрытия баров.

Я повернулся к двери.

— Шелл, — так тихо прошептала она, что я едва расслышал ее.

Я обернулся, и она попросила:

— Шелл, поцелуйте меня на прощанье. Один разок. Но поцелуйте хорошенько.

Она все еще опиралась на локоть, небрежно придерживая левой рукой простыню на груди. Она склонила голову и уже не улыбалась.

Подходя к ней, я увидел, как она облизнула губы. Мягко опустившись на краешек постели, я просунул руки под ее плед. Обе ее руки обвились вокруг моей шеи, когда я нагнулся к ней и заглянул в ее глаза за мгновение до того, как закрыл свои и наши губы встретились.

Дрожь пробежала по ее телу, и руки Бетти сжали меня еще крепче. Мои пальцы ощущали теплоту и мягкость кожи на ее плечах.

Я поцеловал ее, как она и просила, поцеловал ее от души. Однако мне следовало знать, что одним поцелуем я не удовлетворюсь. Как, впрочем, и она.

Я поднялся, потушил свет и вернулся к постели. Бары, припомнил я, открыты до двух часов ночи.

Я едва успел в бар «У Мегеры».

Достать фотокамеру из моего «кадиллака» оказалось проще, чем я предполагал: я небрежно подошел к нему, отпер багажник, все взял, закрыл его и быстренько смылся. Совершенно очевидно, что копы еще не обнаружили мою машину — иначе мне было бы не добраться до «Мегеры».

Шел уже третий час ночи. Так оно оказалось даже лучше: бар опустел, если не считать старину Пити и одну молодую парочку, которая вскоре ушла. Но не Пити. Он вроде и не собирался уходить.

Стоя на тротуаре, я видел через зеркальное окно, как упрямый старина Пити с грустью оглядывает окружающую его пустоту.

Наконец Пити решительно поднялся и направился к двери. Когда он вышел, я окликнул его:

— Пити! Эй, Пити!

Он резко обернулся:

— Какого черта ты тут делаешь?

— Я попросил Кучи позвонить тебе. Мне необходимо с тобой потолковать.

— А где она?

— Она не придет, Пити. Извини, старина. Я хотел встретиться с тобой, но не мог позвонить тебе сам и