скоро сгорит без нашей помощи. В тот же день мы еще раз побывали на том месте и не обнаружили его, оно затонуло.
Из воды высовывались головы матросов. Я заранее решил, что мы возьмем пленного, но только одного: на подводной лодке не было условий для пассажиров. Выяснилось, что японцы вовсе не горят желанием быть спасенными нами, зато мы подобрали одного индуса, который (вот уж не повезло главстаршине!) был дважды ранен. Уходя с места действия, я обратил внимание на малайца, который плыл в стороне от остальных и что-то кричал, обращаясь к нам и размахивая руками. Я не собирался брать пассажиров, но парнишка очень старался, поэтому я, не обращая внимания на плохо скрытое неодобрение старшего помощника, приказал вытащить его из воды. Главстаршина тоже не одобрил мои действия, особенно когда выяснилось, что паренек тоже ранен: у нашего медика поневоле оказалось четыре пациента.
Я ни разу не пожалел, что мы подобрали мальчишку, которого звали Энди. Он был дружелюбным и компанейским человеком и сообщил, что проходил обучение в сингапурской школе, обучавшей малайских резервистов, когда пришли японцы. Несмотря на серьезную рану, он был бодр, весел и гордился тем, что является английским пленным. Слегка освоившись, он заявил, что непременно поступит на службу в британский флот. Энди был рулевым на одном из атакованных нами судов, носившим имя «Кикаку Мару», которое шло из Рангуна в Мергуи с грузом риса. Экипаж состоял из капитана, старшего помощника и главного механика (все японцы), а также пяти малайцев, двух китайцев и одного индуса. Когда начался обстрел, экипаж собрался в рулевой рубке, чтобы убедить капитана остановиться и покинуть судно. Капитан на месте застрелил четырех малайцев и под угрозой оружия заставил Энди занять место у штурвала и выполнять его приказы. А через несколько минут наш снаряд угодил прямо в рубку и взорвался. Взрывной волной капитана и рулевого сбросило в воду, причем, что отрадно, в разные стороны. Энди отлично говорил по-английски и впоследствии сообщил нам немало ценной информации.
А между тем я решил отойти в северном направлении. Последний обстрел происходил в непосредственной близости от берега и мог привлечь внимание находившихся на острове японцев. Примерно час мы двигались по поверхности, потом нырнули.
Примерно через три часа с севера появился еще один каботажник грузоподъемностью около 250 тонн. Мы всплыли для атаки. Эта жертва не желала сдаваться без боя. Когда я вышел на мостик, вокруг вовсю свистели пули, и вражеское судно надвигалось на нас с явным намерением идти на таран. Впрочем, после первого же попадания враг передумал, а когда после нескольких выстрелов эрликона судно загорелось, на нем началась нешуточная паника. Люди (в основном японцы) даже не прыгали, а падали за борт. Вскоре горящее и покинутое судно остановилось. Оно низко осело в воде, волны уже гуляли по палубе, но, несмотря на все наши усилия, не тонуло. Неожиданно, когда наше внимание было поглощено проявлявшей невиданное упорство жертвой, впередсмотрящий указал мне на другое судно, приближающееся к нам с юга. Я немедленно приказал прекратить огонь, нырять и на полной скорости двигаться к новой цели. Уж не знаю, почему это суденышко само полезло к черту в зубы: может быть, там не было впередсмотрящих, некому было предупредить, что впереди не все ладно.
Между тем, оглянувшись на поле боя пять минут спустя, я с облегчением понял, что живучее судно все-таки затонуло, оставив на воде бесформенные обломки. Новая цель оказалась довольно новым грузовым судном тонн на 300. Оно спокойно шло вперед, не подозревая, что движется навстречу неприятностям. Мы всплыли для атаки. Первый снаряд пролетел выше, но второй вдребезги разнес рулевую рубку. По палубе заметались фигуры, кто-то бросился к установленному в носовой части пулемету. Но ни единого выстрела не было сделано. Наш третий снаряд разворотил палубу, и судно загорелось, вверх взметнулись высокие языки пламени и клубы густого черного дыма. Люди начали поспешно покидать горящее судно, которое после следующих девяти выстрелов представляло собой сущий ад. Мы израсходовали всего двенадцать снарядов и получили впечатляющий результат. Поскольку мы начали ощущать недостаток боеприпасов (осталось еще двенадцать снарядов), я приказал прекратить огонь, пожар должен был довершить начатое нами.
В этот момент старпом позвал меня к переговорному устройству. Оказывается, Энди сказал, что это судно везло боеприпасы, и советовал не подходить к нему близко. Я внял совету и отошел на безопасное расстояние. И как вовремя! Очень скоро на горящем судне начались взрывы, сопровождаемые гигантскими выбросами пламени, осколков и черного дыма. Фейерверк был впечатляющим, я разрешил всей команде «Шторма» по очереди подняться на мостик и полюбоваться плодами своей работы. Дождавшись, когда цель затонула, мы взяли курс на юг. Хотелось приступить к запоздавшему ленчу.
Ночью меня одолевали кошмары: со всех сторон надвигались полыхающие суда, я кашлял и задыхался в черном дыму, чувствовал жар подступающего огня.
Но поход подошел к концу. Мы получили приказ возвращаться и 2 августа отправились в обратный путь.
У нас на борту находились четверо пленных, создававших определенные проблемы. Трое были ранены и требовали постоянного внимания. Эта забота легла на плечи рулевого, причем отнимала так много времени, что я был вынужден освободить его от несения вахт. Кроме пленных, ему приходилось заботиться о Гринвее. Бедолага Селби органически не мог выполнять эту работу: вид разорванной человеческой плоти приводил его в полуобморочное состояние. Однако он старался, как мог, и очень скоро двое его пациентов уже смогли вставать и ходить, а к возвращению в Тринкомали почти все раны затянулись. Врач на «Мейдстоуне» высоко оценил результаты.
Четвертым пленным был японец. Он не имел ранений, был здоров и весьма подвижен, но мы не могли позволить ему бесконтрольно перемещаться по субмарине. Он постоянно находился в носовом отсеке, и при нем круглосуточно находился вооруженный охранник. Из-за этого на вахте постоянно не хватало одного человека. Следует признать, что пленный японец не доставлял нам особого беспокойства. Судя по фотографии, найденной в его бумажнике, он был не матросом, а солдатом. Вероятно, на судне он был просто пассажиром, ему необходимо было попасть в Рангун. В бумажнике были японская оккупационная валюта и две китайские почтовые марки. Еще у него были найдены швейцарские часы, связка ключей, плетеная сумочка, в которой лежали деревянные таблички с надписями, и сложенный листок бумаги с непонятными символами – мы решили, что это какое-то заклинание или молитва.
Каждое утро он мыл палубы в субмарине, выполнял эту работу молча, не жалуясь и, пожалуй, качественнее, чем мои матросы. Правда, он был склонен к проявлению любопытства и, работая шваброй, вечно стрелял глазами по сторонам, словно что-то высматривал. Однажды я заметил, как, проходя мимо стола для прокладки, он буквально впился глазами в лежащую там карту. Разумеется, я обругал его (только не знаю, понял ли он) и отослал прочь. Вначале я был удивлен тем, что, проходя мимо меня, он каждый раз издает странный шипяще-свистящий звук, но мне объяснили, что он подавляет вдох: весьма своеобразный принятый у японцев знак уважения. Он не говорил по-английски, но матросы каким-то образом сумели установить, что его родина – город Кобе и нас он считает пришедшими из Калькутты. Из-за языкового барьера я не стремился допросить пленного. В конце концов, в штабе для этой цели имеются переводчики.
Раненый малаец, которого мы подобрали с того же судна, оправившись от ранения и шока, проявил максимум дружелюбия и частенько вызывался поработать в машинном отделении. Он жил в кормовом отсеке вместе с механиками, оказался большим любителем игры в шашки и часто побеждал всех своих соперников. Но его пугала жизнь на субмарине; когда через неделю после пленения он выяснил, что мы все еще находимся неподалеку от Мергуи, то испытал шок едва ли не больший, чем когда его судно подверглось нападению. Оказывается, он всей душой надеялся, что мы уже на подходе к базе и скоро он ступит на твердую землю.
Подобранный нами индус не говорил по-английски, очень страдал от ран, которые никак не заживали, выглядел подавленным и несчастным. Допрашивать его не было смысла. Позже выяснилось, что он каждую минуту ожидал расстрела.
И только малайский паренек Энди болтал не переставая, даже если его ни о чем не спрашивали. Он рассказал, что каботажные суда, идущие из Мергуи в Рангун, обычно перевозят боеприпасы, а на обратном пути загружаются рисом. К северу от Пакхана располагается большой полевой склад, куда боеприпасы подвозят по железной дороге, по которой, кстати, идет весьма напряженное движение. Он пояснил, что вместо аэростатных заграждений японцы протянули проволочные линии между вершинами холмов в районе Мергуи и Пинанга, благодаря чему уже упали два американских бомбардировщика. Их экипажи
