Признав старых подруг и ценительниц, буря поприветствовала их раскатом беспричинного грома, который, правда, был оставлен без внимания.

— Опять этот чертов каменюка куда-то запропастился, — буркнула матушка Ветровоск. — Ну и ладно, камней здесь и так хватает.

Лицо ее было матового оттенка. Может, какой-нибудь сумасшедший портретист назвал бы его искаженным страстью. На самом деле вид у матушки был предельно целеустремленный. Не по-хорошему целеустремленный.

— Разожги огонь, Маграт, — машинально приказала она при встрече.

— Да, по чашечке чая выпить бы не мешало, — кивнула нянюшка Ягг, хитро улыбаясь. Она сунула руку под шаль. — Вот с этим делом, — закончила она, предъявляя присутствующим пузырек яблочного бренди.

— Алкоголь — обманщик, он маскирует изъяны души, — выдала заученную отповедь Маграт.

— Я за всю свою жизнь капли в рот не брала, — сказала матушка. — Нам нужны ясные головы, Гита.

— Капелька в чашку чая — это разве питье? — с укоризной произнесла нянюшка. — Это для здоровья. Неужели вам самим не зябко на таком ветру, сестренки?

— Ладно, ладно, — согласилась матушка. — Но только по капле.

Пока пили чай, никто не произнес ни слова. Наконец матушка заговорила:

— Послушай, Маграт, ты все знаешь о шабашах. Допустим, мы хотим устроить настоящий шабаш. Что нужно сделать первым делом?

Маграт помедлила. Предложение пуститься в пляс в голом виде могло не пройти.

— Сначала запевают песню, славящую полную луну.

— Так ведь луна-то не полная, — указала на небо матушка. — Она, как это, выпуклая, одним словом.

— Между второй четвертью и полнолунием, — услужливо подсказала нянюшка.

— Мне кажется, эта песня славит полнолуние вообще, — осторожно промолвила Маграт. — Затем мы должны возвыситься самосознанием. Но здесь уж без полной луны не обойтись. Луна — это очень важно.

Матушка смерила ее испытующим взором.

— Это, значит, и есть современное ведовство? — уточнила она.

— Отчасти, матушка. На самом деле все куда сложнее…

Матушка тяжело вздохнула:

— М-да, каждому свое. Я бы лично от стыда сгорела, если бы все время оглядывалась на какой-то светящийся блин…

— Да забей ты на все это, — отозвалась нянюшка. — Давай лучше порчу на кого-нибудь нашлем.

Шут крался по спящим переходам замка. Впрочем, никакой опасности над ним не нависло. Маграт снабдила его графическим руководством по обнаружению Грибо, а Шут не забыл наведаться в замковый склад лат и доспехов, где разжился парой железных перчаток и этакой кольчужной шалью.

Он добрался до заветного чулана, тихонько приподнял крючок, толкнул дверь и боязливо отпрянул к стенке.

Тьма коридора сгущалась по мере того, как более насыщенная тьма из чулана хлынула наружу, перемешиваясь с блеклой темнотой переходов замка.

И тишина… Никаких вам плевков во все стороны, никаких разъяренных клубков меха, никаких яростных когтей. Шут немного успокоился и шагнул в глубь чулана.

На голову ему свалился Грибо.

День выдался тяжкий. В комнате явно недоставало полноты жизни, к которой так привык Грибо. Единственным стоящим открытием было обнаружение густой популяции мышек, которые поколение за поколением проедали свои короткие жизни, пожирая запечатленную на бесценной коллекции гобеленов историю Ланкра. Как раз в тот самый день они добрались до короля Иддьота (709 — 745), в свое время встретившего лютую, мученическую смерть< В которой были задействованы: раскаленная добела кочерга, отхожее место, десять фунтов живых угрей, трехмильный переход по замерзшей реке, бочонок вина, пара луковиц тюльпана, несколько смазанных ядом сережек, устрица и верзила с колотушкой >. Впрочем, осквернители его памяти закончили свои жизни не лучше. С новыми людьми король сходился не просто.

Далее Грибо наточил когти о бюст единственного за всю историю ланкрского двора вампира — королевы Другулы Пронзевшей (1514 — 1553, 1553 — 1557, 1557 — 1562, 1562 — 1567 и, наконец, 1567 — 1573) — и совершил утренний туалет на портрете неизвестного монарха. Краски мигом разъело. В последующие часы на Грибо навалилась тоска, а за тоской пришла злоба.

Он вонзил когти туда, где, по его расчетам, должны были находиться уши Шута, но в награду за свое проворство услышал лишь пренеприятный металлический скрежет.

— А кто у нас хороший мальчик? — проблеял Шут. — Киса-киса-киса-кис.

Дело принимало любопытный оборот. Подобное обращение Грибо приходилось слышать только из уст своей хозяйки (все остальные без исключения обращались к нему не иначе как: «анупшелотсюдажирнаясволочь!»). Заинтригованный, кот свесил голову вниз.

В поле зрения Шута медленно вползла перевернутая кошачья морда небывалых размеров. На морде светился злокозненный интерес.

— Мы, наверное, хотим домой? — справился Шут. — Посмотри-ка, а дверца-то открылась…

Грибо покрепче вцепился когтями в металлическую шаль. Он явно обрел друга в этом урочище зла.

Шут пожал плечами, осторожно повернулся и шагнул из чулана в коридор. Он миновал залу, пересек внутренний двор, обогнул караульное помещение и вышел из замка через главные ворота, кивнув — крайне осторожно — часовым.

— Мимо нас только что прошел человек с котом на голове, — заметил один из них спустя минуту напряженнейших размышлений.

— И ты узнал его?

— По-моему, это был Шут.

В воздухе повисла многозначительная пауза.

Второй стражник покрепче перехватил древко своей алебарды.

— Подлая у нас работа, приятель. Но кому, если не нам, ее делать?..

— Ни на кого мы порчу наводить не будем, — твердо заявила матушка. — Кроме того, чтобы она сработала, человек должен знать, что на него насылают порчу.

— Делов-то — сделаем куколку, проткнем ее булавками и пошлем ему. Сразу все поймет.

— Нет, Гита.

— Здесь самое сложное — раздобыть его ногти, — распалялась нянюшка.

— Я сказала — нет.

— Клок волос тоже сгодится. А булавки у меня есть.

— Нет.

— Наводящий порчу на человеческое существо убог нравственно и портит свою карму, — промолвила Маграт.

— А я все равно его прокляну, — огрызнулась нянюшка. — Вы ничего и не узнаете. Я же в этой тюрьме чуть копыта не отбросила.

— Повторяю: никакую порчу мы наводить не будем, — сказала матушка. — Мы должны заняться его смещением. Где наш бывший король?

— Оставила булыжник на кухонном столе, — ответила нянюшка. — Все нервы истрепала с ним.

— Не понимаю… — пожала плечами Маграт. — По-моему, он очень милый и обходительный. Для привидения, по крайней мере.

— Нет, против него-то я ничего не имею. Меня все остальные достали.

— Остальные?

— «Умоляю, нянюшка, говорит, вынеси за пределы замка какой-нибудь камень, а я в нем поселюсь. Здесь так скучно, так тоскливо, мотаешься как dermo в проруби, ты прости мое клатчское произношение…»