— Дайте ему макового молока и посмотрите, можно ли переносить больного. Если да — поместите в башне. Все это… — она указала на шатер, — сжечь. Твоей чующей больше ничего там не нужно, Ламбэри?

Змейка, изрядно побледневшая от увиденного и от криков Джализа, развела руками.

— Закон есть закон, — сказала вдруг Безжалостная. — Если ты запрещаешь мне провести испытание… если закон запрещает мне провести испытание — что же, пусть так. Ты ведь понимаешь, что отныне все здесь, в Таальфи, рискуют своей жизнью? Ты ведь понимаешь это, провидица?

— Понимаю, — бесстрастно ответила иб-Барахья. — Но закон есть…

— Я знаю, знаю! Поэтому прошу тебя принять клятву паломников — от меня и моего отряда.

Йор-падды ошарашенно уставились на Безжалостную. Принести клятву означает отложить оружие, сдать его «сестрам», которые упрячут все мечи и луки в башне — и не вернут, покуда паломники не соберутся покинуть оазис! А ведь в Таальфи — одержимый, уже убивший двоих!

— Я приму клятву.

Иллеар слушал, как вслед за иб-Барахьей воительницы повторяют: «…не злоумышлять против иб- Барахьи и обитателей оазиса…» — и нутром чувствовал: нити судьбы сплетаются в слишком уж тугой клубок. Ламбэри знает, что делает.

Или думает, что знает.

Он смотрел, как йор-падды поднимаются вслед за служительницами к башне, чтобы оставить там оружие, смотрел на хрупкую фигурку отдающей распоряжения иб-Барахьи, — и холодный, липкий, неистребимый страх овладевал им. Не за себя. Не за ал-Леадов.

За нее.

С самого детства он знал, как следует поступать в таких случаях. Действовать! Страх можно перебороть, только если идешь ему навстречу, принимаешь вызов. Именно за эту черту характера шулдара почитали как человека решительного, она же укрепила его силу воли. Порою говорили, что Его Могущество способен переупрямить и заставить сдвинуться с места даже гору.

Иллеар повернулся к Безжалостной, и ее телохранительница тотчас шагнула вперед, заступая путь. Шулдар не сомневался: даже без сабли эта вечноулыбчивая способна на многое.

— Оставь, — сказала Ламбэри. — Пусть Его Могущество скажет что хотел.

— Как это все случилось? — спросил Иллеар, глядя ей прямо в глаза. — Вы ведь успели осмотреть тела, верно? И от того, что ты мне расскажешь, хуже не будет. Если я одержим — знаю все и так. Если нет — вдруг сумею помочь?

Безжалостная усмехнулась:

— Сомневаюсь. Видишь ли, Твое Могущество, все дело в том, как их убили. И целительницу, и «сестру» прирезали кинжалом. Целительницу — сзади, просто вскрыли ей горло, когда она стояла, повернувшись спиной к больному и боком к выходу из шатра: что-то искала на столике, наклонилась — но полог, повторяю, она видела.

— Значит, убийца в это время уже был внутри.

— И стенки шатра не повреждены, то есть одержимый не мог взрезать холстину и залезть туда так, чтобы целительница не заметила.

— А войти раньше, когда в шатре не было никого, кроме уснувшего Джализа?

— Тоже не получается! Целительница неотлучно находилась возле больного. Это подтвердили и «сестры». Одна из них была в шатре до самой ночи, потом ее сменила покойная Данара. По сути, в шатре их было трое: твой человек, целительница и Данара.

Иллеар задумался.

— Нет, все-таки четверо — и этот четвертый был хорошо им знаком, иначе не впустили бы. И уж во всяком случае целительница не поворачивалась бы к нему спиной, не занималась бы своими делами, когда в шатре был чужак.

— Или, — добавила Змейка, которая незаметно подошла и прислушивалась к разговору, — гость сказался больным. И попросил целительницу дать какое-нибудь лекарство.

— Так или иначе, я не понимаю, как это все случилось. А что же «сестра»? Данара ведь должна была видеть, как чужак замахивается кинжалом. Да и он бы не рискнул нападать. Сразу двоих он бы не убил, а Данара вполне могла убежать из шатра, чтобы позвать на помощь. И она ведь видела его!

— Когда одержимый убил целительницу, Данары не было в шатре. — Теперь к разговору присоединилась иб-Барахья. Она, кажется, более-менее успокоила «сестер» и сама тоже выглядела спокойной. И голос ее звучал ровно, с едва заметной горчинкой сожаления: — Я отпустила ее вечером, но велела приготовить мне чай. После полуночи я поднималась на площадку, слушать пустыню. — («Вот куда она ушла потом», — догадался Иллеар.) — К тому моменту чай был готов и дожидался меня наверху. И он был горячим. Данара вернулась от целительницы, заварила чай, оставила на столике и снова пошла в шатер.

— А убийца, — продолжал Иллеар, — не знал, что там должен быть кто-то еще, кроме целительницы! Зарезал ее, после чего… Постойте-ка, а как именно убили Данару?

Ламбэри осклабилась:

— Ты уверен, что хочешь знать все подробности, Твое Могущество? Ей вспороли живот, одним ударом. А потом перерезали горло. И стояла она при этом спиной ко входу, лицом к больному. Наверное, вбежала в шатер, увидела мертвую целительницу, убийцу — и тот сразу же ударил.

— Там все было в крови, — тихо подтвердила Змейка. — Весь шатер. И больной тоже.

В этот момент одна из йор-падд, прибежав, зашептала что-то на ухо Ламбэри. Та, нахмурившись, повернулась к Иллеару:

— Рядом с озерцом, на том краю рощицы, на кустах — капли крови. Не исключено, что убийца там умылся… после всего. Но не обязательно.

— Как же иначе? Он наверняка был в крови: одежда, руки, лицо, волосы… — Иллеар наконец сообразил: — Хочешь сказать, это Джализ?! Но иб-Барахья ведь говорила: ему дали снотворное.

— И он не проснулся, когда все это творилось в шатре, вообще ничего не услышал? Ты в это действительно веришь, Твое Могущество?!

— Не мои — твои люди нашли на кустарниках возле озерца кровь.

— Но не одежду. А кровь, — Безжалостная махнула рукой, — кровь там могла появиться от чего угодно. Змейка, пойди-ка взгляни — что скажешь? Вдруг нащупаешь след…

Чующая вместе с йор-паддой отправилась к озеру. Иллеар понимал, конечно, что этот след, если Змейка его и отыщет, почти наверняка оборвется. Убийца вряд ли настолько глуп, чтобы бросать одежду в воду.

Между тем их с Ламбэри разговор словно превратился в центр водоворота: под разными предлогами сюда подходили все, от служительниц до простых обитателей Таальфи. Издавна оазис считается священной землей, никто и никогда не осмеливался пролить здесь кровь. Местные были уверены, что жизням их ничего не угрожает. И события этой ночи до смерти их напугали — это было заметно по взглядам, по тому, как люди стояли и как несмело придвигались поближе, чтобы не пропустить ни слова.

Доверив наконец сына заботам «сестер», подошел и Эминар ал-Леад. Он замер на полшага позади, за спиной шулдара, и молчал, скрестив на груди руки.

— Итак, — продолжал Иллеар, — убийца прирезал двух беззащитных женщин. Зачем?

— И не тронул твоего Джализа, — напомнила Ламбэри. — «Зачем?» Да причины могли быть самые разные. Джиэммоны — существа, чуждые нашему миру. Их поведение никто не способен объяснить.

Эминар ал-Леад вдруг тихо, упрямо возразил:

— У всего на свете есть причины, девочка. У всего на свете. Мы можем о них не знать, но они есть, есть всегда!

Это неожиданное обращение не сбило Ламбэри с толку. Она снова ухмыльнулась и даже, кажется, обрадовалась тому, что мастер битв вмешался в разговор.

— «Причины»? В самом деле, ты, наверное, знаешь многое о причинах, доблестный ал-Леад. И о джиэммонах, а? Уж всяко больше нашего! И, может, у тебя тоже были причины желать смерти этих женщин? Например, ты — точнее, джиэммон в тебе — собирался убить юного Джализа, потому что рано или поздно тот заметил бы перемены в своем отце. Понял бы, кто именно из вас троих одержим. А так…