аромат.
— Знаете, университетские повара так и не научились его делать, — пожаловался он. — А посылка из дома придет, только через несколько недель…
Он метнул бутыль в наступающую кучу, и она исчезла в бурлящей массе.
— Очень полезна жгучая крапива, — твердил Модо за его спиной. — Она содержит много железа. Что же касается окопника, его никогда не бывает слишком много, ведь с точки зрения минералов он незаменим. А еще я добавляю туда дикий бурелистник, он…
Волшебники выглянули из-за перевернутого стола.
Куча остановилась.
— Мне кажется, или она растет? — спросил главный философ.
— Какой-то у нее довольный вид… — заметил декан.
— О боги, ну и вонь… — сказал казначей.
— Почти полная бутылка соуса, — печально произнес аркканцлер. — Я совсем недавно открыл ее.
— Знаете, и все-таки природа — это нечто чудесное, — промолвил главный философ. И не надо так смотреть на меня. Это не более чем замечание.
— А ведь были времена, когда… — начал было Чудакулли, и тут компостная куча взорвалась.
Не было никакого треска или грохота. Это была самая сырая, самая жирная кончина за всю историю смертей от метеоризма. Темно-красное пламя, окаймленное черным дымом, взметнулось к потолку. Ошметки кучи разлетелись по всему — залу и заляпали все стены.
Волшебники выглянули из-за обстрелянной чаинками баррикады.
На голову декана шлепнулась капустная кочерыжка.
Он посмотрел на маленькое пузырящееся пятно, оставшееся на каменных плитах.
Его лицо растянулось в счастливой улыбке.
— Вот это да! — сказал он.
Постепенно начали распрямляться остальные волшебники. Отток адреналина уже начал оказывать свое чарующее действие. Все заулыбались и стали похлопывать друг друга по спинам.
— Ну как, понравился наш соус?! — взревел аркканцлер.
— К барьеру, вонючий мусор!
— Ну что, умеем мы надрать задницу, или умеем мы надрать задницу? — задыхаясь от счастья, выпалил декан.
— Во второй раз ты пропустил «не». К тому же я не уверен, что у компостной кучи вообще есть… — начал было главный философ, но тут волна всеобщего возбуждения накрыла его с головой.
— Теперь эта куча сотни раз подумает, прежде чем связываться с волшебниками. — Декана уже понесло. — О да, мы — самые хитрые, мы — самые крутые…
— Модо говорит, что всего было четыре кучи, — сказал казначей.
Все замолчали.
— Может быть, стоит взять посохи? — предложил декан.
Аркканцлер тронул носком башмака кусок взорвавшейся кучи.
— Мертвое оживает, — пробормотал он. — Мне это совсем не нравится. Что дальше? Статуи начнут разгуливать?
Волшебники посмотрели на статуи покойных аркканцлеров, стоявшие вдоль стен Главного зала. Однако здесь все статуи не поместились, поэтому в коридорах Университета их тоже хватало. Университет существовал многие тысячи лет, а аркканцлер, как правило, больше одиннадцати месяцев на своем посту не задерживался, так что статуй было предостаточно.
— Знаешь, лучше бы ты этого не говорил, — упрекнул профессор современного руносложения.
— Это всего лишь предположение, — возразил Чудакулли. — Пошли, посмотрим на оставшиеся кучи.
— Да! — взревел декан, охваченный приступом необузданной, нехарактерной для волшебника крутости. — Мы — крутые! Да! А мы крутые?
Аркканцлер удивленно поднял брови и посмотрел на других волшебников:
— Мы что, крутые!
— Э-э… Лично я себя чувствую крутым, но в меру, в меру… — ответил профессор современного руносложения.
— А я определенно очень крут, — похвастался казначей и добавил: — Это потому, что у меня нет башмаков. Попробуйте справиться с такой кучей без башмаков!
— Как все, так и я, — выразил свое мнение главный философ. — Скажут быть крутым, буду крутым.
Аркканцлер повернулся к декану.
— Похоже, — сказал он, — что мы все здесь крутые.
— Йо! — воскликнул декан.
— Йо что? — не понял Чудакулли.
— В этом случае не «йо что», а просто «йо», — пояснил из-за спины главный философ. — Это есть обычное уличное приветствие, а также утвердительная частица с компанейскими воинствующими оттенками и мужественно-солидарным подсмыслом. Очень распространена в Тенях.
— Что? Это что-то типа «вот здорово»?
— Ну, отчасти… — несколько неохотно подтвердил главный философ.
Чудакулли был приятно удивлен. Охота в Анк-Морпорке была совсем никакая. Он не подозревал, что можно так отлично проводить время в собственном Университете.
— Правильно! — воскликнул он. — Пойдем уроем эти кучи!
— Йо!
— Йо!
— Йо!
— Йо-йо!
Чудакулли вздохнул.
— Казначей!
— Да, аркканцлер?
— Ты хоть попытайся понять, ладно?
Над горами скапливались облака. Билл Двер ходил взад-вперед по полю, размахивая самой обычной крестьянской косой. Ту, что так долго точил, он на время спрятал в амбаре, чтобы случайно ветер не затупил. За Биллом шли нанятые госпожой Флитворт работники, которые вязали и укладывали снопы. Билл Двер уже понял, что больше одного работника на полный рабочий день госпожа Флитворт никогда не нанимает. Остальных она набирала по мере надобности, чтобы сэкономить пенсы.
— Никогда не видел, чтобы пшеницу убирали косой, — сказал один из помощников. — Это ведь всегда серпом делают.
Они прервались на обед и расположились у забора.
Раньше имен и лиц Билл Двер не запоминал — только если это касалось его прямой работы. Взять, к примеру, пшеницу, что росла по склону холма и состояла из отдельных колосьев. Каждый колос мог обладать множеством занятных индивидуальных особенностей, которые отличали его от других колосьев. Ну а с точки зрения жнеца, все колосья были… просто колосьями.
Однако теперь Билл стал замечать небольшие различия.
С ним работали Уильям Шпинат, Болтун Колесо и Герцог Задник. Насколько мог судить Билл Двер, все они были стариками, об этом явно говорили их обветренные морщинистые лица. В деревушке встречалась и молодежь, но в определенном возрасте, минуя промежуточную стадию, все парни и девушки вдруг превращались в стариков и старух. А потом такими старыми они были долго-долго. Госпожа Флитворт сказала как-то, что для того, чтобы наконец организовать здесь кладбище, пришлось сначала кинуть жребий. Того, кому не повезло, стукнули по голове лопатой и похоронили.
Уильям Шпинат во время работы всегда пел и частенько переходил на какой-то носовой вой, который, видимо, означал, что песня народная. Болтун Колесо постоянно молчал, потому-то, как утверждал Шпинат, его и прозвали Болтуном. Эту логику Билл Двер так и не смог постичь, хотя другим она казалась очевидной. А Герцога так назвали его родители, придерживавшиеся присущих простолюдинам несколько упрощенных
