они склонялись над коляской, тыча его пальцем в живот, поздравляя Элизабет с тем, что ее ребенок такой большой и так развит, несколько раз заходил разговор о муже Элизабет, и она отвечала, что тот был в длительной командировке. По-видимому, она уже успела позабыть Фримэна, выбросив его из своей головы.

Он понял, как ошибался, когда они возвращались после такой очередной вылазки, которая оказалась его последней прогулкой.

Когда они приблизились к дому, Элизабет вдруг слегка замедлила шаг, покачивая коляску; по- видимому, она была не уверена, стоит ли ей возобновить движение. Кто-то кричал им что-то издалека, и когда Фримэн попытался вспомнить, кому принадлежит этот знакомый голос, Элизабет склонилась над ним и натянула капюшон ему на голову.

Пытаясь освободиться, Фримэн узнал высокую фигуру Хансона, громоздившуюся над коляской; он поигрывал своей шляпой.

— Миссис Фримэн, я пытался дозвониться вам всю неделю. Как вы поживаете?

— Очень хорошо, мистер Хансон. — Она развернула коляску, пытаясь отгородиться от Хансона. Фримэн увидел, как она сконфузилась. — Боюсь, мой телефон не в порядке.

Хансон обошел коляску, с интересом разглядывая Элизабет.

— Что случилось с Чарльзом в субботу? Пришлось отправляться в командировку?

Элизабет кивнула.

— Ему было очень жаль, но случилось что-то важное. Он пробудет в отъезде некоторое время.

«ОНА ЗНАЛА ВСЕ», — автоматически подумал Фримэн.

Хансон заглянул под капюшон:

— Решил прогуляться поутру, паренек? — Он повернулся к Элизабет: — Отличный ребенок. Обожаю сердитых. Сын вашей соседки?

Элизабет покачала головой:

— Сынишка друга Чарльза. Нам пора идти, мистер Хансон.

— Зови меня Роберт. До скорого.

Элизабет улыбнулась, ее лицо снова приняло спокойное выражение.

— Конечно, Роберт.

— Отличный спектакль, — с шаловливой ухмылкой Хансон удалился.

ОНА ЗНАЛА. Потрясенный, Фримэн как можно дальше оттолкнул от себя одеяльце, глядя вслед уходящему Хансону. Один раз тот обернулся, чтобы помахать Элизабет, которая в ответ подняла руку, а затем вкатила коляску в калитку.

Уставившись на Элизабет, Фримэн попытался сесть, в надежде, что она заметит следы гнева на его лице. Но она быстро зарулила коляску на дорожку, расстегнула ремни и вынула Фримэна.

Когда они поднимались по лестнице, он глянул через ее плечо на телефон — тот был отключен. Все это время она знала, что происходит, умело притворяясь, что не замечает его метаморфозы. Она предвидела каждую стадию этой трансформации — соответствующий гардероб подбирался наперед, вот откуда последовательность одеяний все меньшего и меньшего размера. Манеж и кроватка были заказаны для него, а не для ребенка.

Какое-то мгновение Фримэн даже засомневался, а была ли она вообще беременна. Припухлость на лице, раздавшаяся фигура ведь могли быть только его фантазией. Когда она сказала ему, что ждет ребенка, он не мог даже вообразить, что этим ребенком будет он.

Обращаясь с упакованным Фримэном довольно грубо, она положила его в кроватку, устроила под одеяльцем. Он слышал, как она быстро двигается внизу, по-видимому, готовясь к какому-то необычному делу. Почему-то она закрывала окна и двери. Прислушиваясь к этой возне, Фримэн чувствовал, что сильно замерз. Его тельце было спеленуто, как у младенца, массой теплых пеленок, но ему казалось, что его косточки были подобны сосулькам. Странная сонливость снизошла на него, унеся прочь страхи и гнев, и центр его мироощущения переместился от зрения к осязанию. Неяркий дневной свет жалил его в глаза, и когда они закрылись, он очутился в объятиях туманной дремы; нежная кожа его тела взывала о помощи.

Чуть позже он почувствовал, как руки Элизабет сняли с него одеяльца и понесли по коридору. Постепенно его память, хранившая воспоминания о доме и его собственной персоне, начала угасать, и его сморщенное тельце беспомощно прижалось к Элизабет, лежавшей на своей широкой кровати.

С отвращением почувствовав волосы, скребущие его по лицу, он впервые ясно отметил то, что так долго было в тумане. Перед самым концом он неожиданно издал крик радости и изумления, вспомнив забытый мир своего раннего детства.

Когда ребенок у нее в животе утих, пошевелившись в последний раз, Элизабет опустилась на подушку; родовые схватки медленно отступали. Постепенно она ощутила прилив новых сил, обширный мир внутри нее успокаивался, словно прокалывая самое себя. Пристально уставившись в потемневший потолок, она отдыхала несколько часов, время от времени устраивая поудобней свое большое тело в постели.

На следующее утро она поднялась на полчаса. Ребенок уже не казался таким тяжелым, а через три дня она смогла совсем покинуть постель, свободный халат скрывал все, что осталось от ее беременности. Она медленно принялась за последнее дело: убрала прочь все, что осталось от детской одежды, разобрала кроватку и манеж. Одежду она раскладывала по большим пакетам, затем позвонила в местную благотворительную организацию, откуда вскоре пришли за вещами. Коляску и кроватку она продала торговцу подержанными вещами, который однажды проезжал по улице, За два дня она уничтожила все следы своего мужа, содрав цветные картинки со стены детской и подвинув на середину комнаты запасную кровать.

Все, что оставалось, было лишь все уменьшающимся узелком в ее утробе, крохотным сжатым кулачком. Когда она почти перестала чувствовать его, она взяла свой ларец с драгоценностями и положила туда снятое обручальное кольцо.

На следующее утро, возвращаясь из торгового центра, Элизабет услышала, как кто-то окликает ее из автомобиля, припаркованного у ее калитки.

— Миссис Фримэн! — Хансон выпрыгнул из автомобиля и с веселым видом приблизился к ней. — Как приятно видеть, что вы так хорошо выглядите.

Элизабет ответила ему широкой приветливой улыбкой, ее красивое лицо приняло еще более чувственное выражение благодаря припухлости черт. На ней было яркое шелковое платье, и все видимые следы беременности исчезли.

— Где Чарльз? Все еще в отъезде? — спросил Хансон.

Губы Элизабет растянулись в улыбке еще шире и обнажили ее крепкие белые зубы. Ее лицо стало странно невыразительным, а глаза в тот же миг уставились в одну точку на горизонте, далеко от лица Хансона.

С неуверенным видом Хансон дожидался ответа, затем, поняв намек, склонился к приборной панели автомобиля и выключил двигатель. Он присоединился к Элизабет, открыв для нее калитку.

Так же Элизабет познакомилась со своим мужем. Три часа спустя метаморфоза Чарльза Фримэна достигла своей кульминации. В то последнее мгновение он достиг своего истинного начала — мгновение его зачатия совпало с мгновением его умирания, конец его последнего рождения с началом его первой смерти.

Один вместе с ребенком.

Ларсен ждал Бейлисса весь день; психолог жил в соседнем шале и обещал заглянуть к нему еще вчера вечером. Это было похоже на Бейлисса — никогда не назначать точного времени. Этот высокий угрюмый мужчина с бесцеремонными манерами просто взмахнул неопределенно своим шприцем и