меня никогда не было более трудного задания, чем изображать американца, чтобы изнутри увидеть, что эти люди думают о себе. Но сегодня… Мне жаль тебя, бедный, изнасилованный мир. Не знаю, пожелать ли тебе скорейшей гибели или надеяться, что когда-нибудь твои преемники завоюют себе то, чего мы добились века назад».

Нужно признать, что этому миру повезло больше. Христианство нашло свой конец под натиском арабов, викингов и венгров. Позднее Мусульманская Империя распалась из-за гражданских войн, и европейские варвары нашли мир открытым. Когда тысячу лет назад они пересекли Атлантику, то были слишком слабы, чтобы убивать туземцев, а потому им пришлось с ними сотрудничать. Тогда у них не было промышленности, они не могли уничтожить всего полушария и потому врастали в эту страну медленно, овладевая ею так, как мужчина своей возлюбленной.

Но эти огромные темные леса, угрюмые равнины, безлюдные пустыни и горы с бегающими по ним козами… Атмосфера этого края проникала в их души, ив сердцах они навсегда останутся дикарями.

Язон вздохнул, уселся поудобнее, заставил себя заснуть, и каждый из его снов носил имя Ники.

Там, где водопад положил конец навигации по этой большой реке, известной то как Зевс, то как Миссисипи или еще Длинная Река, народ принципиально оседлый, не развивший воздушного транспорта в такой степени, как это произошло в Эутопии, построил город. Торговля и военная активность повлекли за собой возникновение определенной политической системы, искусства, науки, педагогики. Варади насчитывал около ста тысяч жителей — в Вестфалии не проводили переписей, — дома которых с окнами, выходящими во внутренние дворы, окружали замок Воеводы. Едва проснувшись, Язон вышел на балкон и прислушался к далеким звукам уличного движения. Шаровидные крыши домов напоминали бункеры оборонительных фортов. «Интересно, — подумал Язон, — может ли сохраниться мир, основанный на равновесии сил между этими государствами?»

Впрочем, утро было слишком свежим и солнечным, чтобы предаваться таким размышлениям. Он был в безопасности, помылся и отдохнул. После прибытия с ним разговаривали мало. Видя состояние, в котором находился беглец, сын Белы Шолта велел накормить его и уложить спать.

«Скоро мы начнем разговор, — подумал Язон, — и тогда, если я хочу жить, придется соблюдать максимальную осторожность». Но сейчас он чувствовал себя настолько сильным и здоровым, что не нужно было даже глушить беспокойство.

За его спиной раздался звонок, и Язон вернулся в комнату. Это было большое помещение с хорошей вентиляцией, однако украсили его сверх всякой меры. Он вспомнил, что местный обычай осуждает наготу, поэтому набросил одежду, содрогнувшись при виде покрывавших ее узоров.

— Входите! — крикнул он по-венгерски.

Дверь открылась, и в комнату вошла молодая женщина, толкая перед собой тележку с завтраком.

— Желаю тебе доброго дня, гость, — сказала она с акцентом. Она была тиркеркой и даже одета была в тиркертский национальный костюм, расшитый бисером и с многочисленными кисточками. — Ты хорошо спал?

— Как койот после забавы, — засмеялся он.

Она улыбнулась, видимо, довольная намеком, и стала накрывать на стол. Они вместе сели завтракать, поскольку гости не ели в одиночестве. Дичь показалась Язону слишком тяжелым блюдом для такого раннего времени дня, но кофе был необычайно вкусен, а девушка очаровательна и дружелюбна. Она работала здесь горничной и часть заработанных денег откладывала на приданое, которое должна была отдать своему будущему мужу из страны черокезов.

— Воевода примет меня? — спросил Язон, когда завтрак уже подходил к концу.

— Он ждет тебя и не сомневается, что разговор с тобой доставит ему удовольствие. — Ресницы ее затрепетали. — Но можно и не торопиться… — И девушка начала расстегивать пояс платья.

Такое щедрое гостеприимство являлось следствием поражения суровых венгерских обычаев перед свободными даскарскими и еще более свободными тиркерскими. На мгновение Язону показалось, что он вернулся в свой родной мир, где люди искали наслаждений так, как считали это нужным. Молчаливое предложение было соблазнительно: у тиркерки были широкие, гладкие брови, как у Ники… Однако усилием воли Язон поборол соблазн. У него слишком мало времени: он окажется в ловушке, если не успеет закрепить свое положение, прежде чем Оттар уведомит Белу.

Наклонившись над столом, он погладил маленькую ладонь девушки.

— Спасибо тебе, милая, — сказал он, — но я дал обет другому человеку.

Его отказ она приняла так же естественно, как и выступила со своим предложением. Несмотря на то, что у этого мира была возможность объединиться, он предпочитал оставаться мозаикой различных культур. Ощущение чуждости вернулось Язону, когда он смотрел, как девушка выходит из комнаты. Он увидел только призрак свободы. Жизнь в Вестфалии оставалась лабиринтом традиций, обычаев, законов и многочисленных табу.

«За что я едва не заплатил жизнью и еще могу заплатить. Поэтому поспешим».

Он надел то, что было для него приготовлено, и выбежал из комнаты. Спустившись по лестнице вниз, Язон оказался в длинном каменном холле, откуда какой-то слуга направил его в помещение, которое занимал Воевода. Перед дверями ждали несколько человек со своими делами и жалобами, которые они хотели отдать на суд владыки, однако едва Язон велел объявить о своем приходе, как его тут же приняли без очереди.

Комната, в которую он вошел, несомненно относилась к самой старой части дворца. Потрескавшиеся от старости деревянные колонны, покрытые гротескными барельефами богов и героев, поддерживали низкую крышу. Из очага на полу к отверстию в крыше поднимался дым. К сожалению, часть его оставалась в помещении, и Язон быстро почувствовал жжение в глазах. Они легко могли бы дать своему владыке какое- нибудь современное помещение, подумал он, но, разумеется, не сделали этого, ибо коль скоро его предки заседали в этом сарае, то и он обязан делать то же самое…

Свет, падающий сквозь узкие окна, освещал сморщенное лицо Белы и расплывался в тени. Воевода был приземистым и седоволосым старцем, черты его лица выдавали изрядную примесь тиркерской крови. Он сидел на деревянном троне, завернувшись в одеяло, и голову его украшали рога и перья. В левой руке Бела держал скипетр, украшенный конским хвостом, а на коленях у него лежал обнаженный меч.

— Приветствую тебя, Язон Филиппо, — торжественно сказал он и указал Язону на стул. — Садись.

— Спасибо, мой господин. — Он с трудом заставил себя произнести эти слова — в его истории так не называли никого.

— Ты готов говорить правду?

— Да.

— Хорошо. — Воевода вдруг отбросил официальность, положил ногу на ногу и вытащил из-под одеяла сигару. — Куришь? Нет? А я закурю.

На его сморщенном лице мелькнула улыбка.

— Ты чужеземец, и я могу не продолжать эту проклятую церемонию.

Язон рискнул перейти на тот же тон.

— Это будет облегчением для меня. В Республике Пелопоннес церемоний мало.

— Это твоя родина? Я слышал, что дела у вас неважные.

— Действительно, моя родина хиреет. Мы знаем, что будущее принадлежит Вестфалии, и потому обращаем к ней свои взгляды.

— Вчера ты сказал, что прибыл в Норландию как купец.

— Да. Я прибыл, чтобы заключить торговую сделку. — Язон старался не лгать, если это было возможно. Нельзя открывать другим историям, что эллины изобрели парахрон, это изменило бы исторические системы, которые являлись предметом изучения, более того, дать понять людям, что другие достигли совершенства, было бы слишком большой жестокостью. — Моя страна покупает много дерева и мехов.

— Ага. Значит, Оттар пригласил тебя к себе. Это я понимаю — мы редко видим людей со Старой Родины. Но однажды он возжелал твоей крови. Почему?

Язон мог избавиться он необходимости отвечать, сославшись на право сохранения в тайне личных