либо. Они никогда не составляли единого общества. А мы к той поре уже составляли. Я был организован лучше их. И я знал, что должен избавиться от владычества этих иноземцев, иначе у меня не будет реальной возможности приняться как следует за остальных. Когда они наконец созрели для попытки остановить меня, я, в сущности говоря, уже обладал численным превосходством.

Вдумываясь в долгую историю филистимского владычества, поневоле приходишь к выводу, что победа над ними далась мне гораздо легче, чем следовало ожидать. Семь лет гражданской войны не прошли для нас даром: теперь у меня была регулярная армия и отряды народного ополчения в любом сколько-нибудь значительном поселении севера и юга — достаточно было протрубить в трубу или в бараний рог, чтобы они выступили в поход и за один ночной марш-бросок достигли меня. Филистимляне слишком долго питали уверенность в разрозненности Израиля и Иудеи и в неприязненных между ними отношениях, они слишком долго пользовались возможностью беспрепятственного прохода к своим северным бастионам через долину Изреельскую, отделяющую Галилейские горы от Самарии, как и к городам Иудеи, которые они сочли удобным для себя оккупировать. Даже мой родной дом в Вифлееме находился в то время в руках филистимских бандитов, которые просто-напросто вперлись в него и жили себе припеваючи.

Но теперь положение изменилось, и изменилось коренным образом. Мы стали единой и неделимой нацией. Филистимляне известили меня о своей серьезной озабоченности тем, что я помазался на царство и в Иудее тоже. Еще более раздражились они, обнаружив, что я укрылся от их возмездия в укрепленном Иерусалиме, который сделал своей столицей. Они направляли ко мне посланцев с разного рода неодобрительными ультиматумами. Я же, и не думая каяться, отвечал, что земля эта обещана Господом отцам моим, Аврааму, Исааку и Иакову, что же до них, филистимлян, то я не возбраняю им уложить вещички и вернуться на Крит и иные греческие острова, если им тут что-либо не нравится.

Предложения моего возвратиться на Эгейские острова, с которых приплыли некогда их предприимчивые предки, филистимляне почему-то не приняли, вместо того они пошли войною на Иерусалим и растеклись при этом по всей долине Рефаимской. Мне лучшего и желать не приходилось — на возвышенностях филистимляне никогда особенно не блистали. Безопасности ради я укрылся в крепости и объявил мобилизацию. Ожидая, когда явятся войска и силы мои возрастут, я пребывал в состоянии ничем не омраченной уверенности. Но с Богом все же переговорил, просто на всякий случай.

— Идти ли мне против филистимлян? — поинтересовался я у Господа, удалясь в место уединенное, где никто нас не мог подслушать. — Предашь ли их в руки мои?

— Предам ли их в руки твои, — переспросил Господь без малейшего намека на вопросительную интонацию, как будто вопрос мой был и скучен, и не нужен.

— Да, предашь?

— Ну что ты все время спрашиваешь? — сказал мне Господь. — Иди, иди, ибо Я безусловно предам филистимлян в руки твои.

Я и пошел, и пошел, поскольку в ту пору мне вполне хватало слова Господня. Филистимляне подвигались вперед без особой опаски, словно они выступили в мелкую карательную экспедицию, да и число их было далеко не ошеломляющим. В общем-то мы в тот раз даже превосходили их числом, а потому встретились с ними лоб в лоб и размолотили их вдребезги — солнце при этом не останавливалось в небе, града и грома с молниями, способных привести филистимлян в трепет или заставить их завязнуть в грязи, небеса тоже не посылали, — то было первое с начала времен честное генеральное сражение, в котором мы одержали победу. Будь у нас шляпы, мы бы в приливе восторженных чувств бросали их в воздух. Вместо этого я распорядился насчет истуканов, которых филистимляне побросали, удирая, — изображений Дагона, повелителя рыб, и Астарты, богини с голой женской грудью, но в мужских штанах: мы сожгли их в огне.

Прошло не так уж и много времени, и филистимляне вернулись, пылая мстительным чувством. На сей раз полки, батальоны и взводы филистимские, набранные по всем их большим городам, были укомплектованы полностью. И снова шеренги их, выступившие на Иерусалим из селений приморской равнины, заполнили долину Рефаимскую, однако теперь они сильно умножились и устрашали зрение. Когда мы увидели их, Иоава аж затрясло от радостного предвкушения. Отроду не видел я человека, которому так не терпелось ввязаться в драку.

— Явились! — Как будто он их ждал и дождаться не мог. Иоав хлопал в ладоши, ноздри его раздувались, точно у почуявшего пламя боевого коня. — Давай ударим по ним сверху и дадим хоть паре дюжин из них повод для сожалений.

— Не лучше ли ударить по ним так, чтобы хороший повод для сожалений появился у всех них? — задумчиво откликнулся я.

— Что ты хочешь сказать?

— Я должен все обмозговать, — ответил я. Дело предстояло серьезное. Я позаимствовал у Авиафара ефод и удалился в лес, чтобы получить от Бога гарантии.

— Идти ли мне против филистимлян, как прежде? Предашь ли их в руки мои?

И Господь ответил:

— Нет.

На какой-то миг я онемел от изумления.

— Нет?

— Нет.

— Что значит «нет»? — Я рассердился. — Ты не предашь их в руки мои?

И Господь сказал:

— Не выходи навстречу филистимлянам, как выходил прежде.

— А чего же тогда?

— Но зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи.

— С тылу?

— С тылу.

— Как это «с тылу»?

— Да обойди их сзади. Напади из засады, возьми их врасплох.

— Ты не поверишь, Господи, — сказал я, — но у меня, когда я шел сюда, сидела в голове та же самая мысль: подкрасться к ним со стороны тутовых рощ, что стоят по краям равнины, и ударить с флангов, взять их врасплох.

— Конечно-конечно.

— Но вот что меня беспокоит, Господи, так это шум, который мы будем производить в рощах, подбираясь к ним поближе и приготовляясь к атаке. А вдруг они нас услышат? Предашь Ты их мне или не предашь?

— По-моему, об этом ты Меня уже спрашивал.

— Так Ты же мне толком и не ответил. Ты просто скажи — да или нет.

— Да предам же, предам, — сказал Бог. — Какого еще рожна тебе нужно?

— Да вот насчет шума.

— Зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи. Говорил Я тебе «с тылу» или не говорил? А как подберешься поближе — жди.

— Ждать?

— Да. Ветра. И чтобы никто ни слова, ни шепота. А когда услышишь шум ветра, как бы идущего по вершинам тутовых дерев, только тогда и двигайся. Пусть движение ветвей станет вам сигналом. Они не будут знать, где ты, пока ты на них не насядешь. Вот так Я и предам всех их в руки твои.

И это, как я теперь понимаю, был последний мой разговор с Богом. Время летит. Прошло тридцать лет, а кажется, будто все это случилось только вчера. И если не считать семи дней, проведенных мною в молитве, когда болезнь поразила мое дитя и я целую ночь пролежал на земле, я разговаривал с Ним всего один раз, когда Он наслал на Израиль моровую язву из-за проведенной мною переписи населения, которую все восприняли с неудовольствием. То Он спасает нас, то убивает. Люди мерли как мухи от болезни Его, не помогал и ароматический кипер из виноградников Енгедских, который мы носили на шее в полотняных ладанках. Кипер хорош от заушницы, а против бубонной чумы он бессилен. Вся страна тогда пропахла кипером. Даже Иоав и тот возражал против устроенной мной регистрации душ человеческих, которые