офицеры в перепачканных грязью и землей мундирах.

– Это был еще один щелчок нам по носу, господа, – сказал Вайсс, печально глядя на наши чумазые лица. – Кто разбился в лощине около железной дороги?

Никто не знал. В суматохе никто и не подумал пойти и посмотреть на место падения.

– Хейлман, разве вы так и не настроили свой радиоприемник?

– Нет, герр гауптман. Я так и не сумел взлететь.

– Счастливчик, – засмеялся Вайсс. – Я увидел первые приближавшиеся истребители и начал как сумасшедший выстреливать красные сигнальные ракеты, чтобы все, кто еще не взлетели, смогли отрулить подальше. – Это было безумие, – произнес он, поворачиваясь к Дортенману, – ваш старт кучей. Как для вас закончилось?

Дортенман представил свой рапорт.

Он сконцентрировался на своем взлете. Зеленая ракета только что дала разрешение на старт, и он с восемью машинами помчался по взлетно-посадочной полосе прежде, чем услышал рев сирены, включенной Вайссом. Было уже слишком поздно, так что они взлетели и ушли на бреющем полете, не замеченные «Мустангами».

– А затем, герр гауптман, вы вызвали меня, и я остался там, где был, и видел этот цирк прямо под нами.

– И вовремя, старик, – сказал Вайсс, хлопая молодого лейтенанта по плечу. – Я также должен поблагодарить вас. Когда «Мустанги» увидели нового врага, пикирующего сверху, то большинство из них бросились наутек. Хотя их было в три раза больше, эти парни оказались не слишком храбрыми.

В этот момент вошел гауптман Ланг:

– Проклятое дело, а, Роберт?

К нему подскочил молодой офицер, чтобы помочь снять летный комбинезон.

– Вы похожи на трубочистов, – произнес Булли, смеясь над штабными офицерами. – Поверьте мне, – продолжал он, – я там, несмотря на действия противника, получил удовольствие, когда увидел черные столбы дыма и фонтаны огня над Виллькобле.

– Все отправилось к черту в вашей части поля, Хейлман. Будьте честны, Роберт, старина Ланг всегда предупреждал вас, что 7-я эскадрилья располагается слишком далеко от летного поля. Сколько раз она присоединялась к нам слишком поздно.

– Главное, Эмиль, в том, что она не потеряла никого из пилотов. Давайте надеяться на возвращение всех пропавших без вести, включая того беднягу, в лощине. Кто-нибудь из вас смог добраться до Шартра?

Никто…

И это оказалось к лучшему. Пришло сообщение о дожде в том районе; самолеты из Шартра не могли взлетать, что сделало невозможной отправку любой помощи в Виллькобле.

Жизнь продолжалась, а вместе с ней и борьба. День за днем пилоты вылетали навстречу врагу, совершая по два вылета в день, а иногда и больше. Новички – большинство из которых были обыкновенными мальчишками – становились ветеранами уже после двух или трех стычек с противником. Редко кто из них доживал до десятой «собачьей схватки». Были пилоты, которые позволяли себя сбить, даже не выполнив никакого маневра уклонения и не успев открыть ответного огня. «Летающие мишени» – так их называл командир группы. Словно загипнотизированные, новички летели прямо на вражеские трассеры.

«Старики» делали все, что было в их силах, чтобы встряхнуть новичков и вывести из состояния апатии. В благоприятные моменты, когда не было вражеских самолетов, Вайсс приказывал проводить учебные полеты над аэродромом. Полупетля с разворотом над самой землей была обычной тактикой ведения боя во Франции. Некоторые из новичков усваивали это и неплохо летали, но когда дело доходило до «собачьей схватки», они снова становились добычей, впадая в смертельное оцепенение. Их беспомощность может быть объяснена только паникой, которую сеяло среди этих молодых неопытных парней появление численно превосходящих сил врага.

Непростительные промахи в обучении молодых пилотов допускались еще в авиашколах. Типичная рутина формального подхода без знания человеческой психологии. Молодым людям при отправке на фронт внушали, чтобы они проявляли твердость духа, поскольку статистика показывала, что немецкий истребитель оставался в пригодном для полетов состоянии в течение всего пяти часов, а жизнь пилота была ограничена приблизительно четырьмя неделями. Был необходим особый подход для поддержания хорошего морального состояния, который позволял бы ослабить напряжение новичков.

По приказу командира группы я между вылетами выступал перед своими людьми. «Переоценка ценностей» – так Нойман называл это. И действительно, не пытаясь скрывать свое чувство обиды за ежедневные потери, я говорил: «Первоочередная задача для вас – это продержаться до конца боя. Безжалостно вцепитесь в парней с опытом. Любое отставание или умышленный отворот означает вашу смерть. Над местом любого воздушного боя вы найдете опытное звено – в нашем случае так любит поступать гауптман Ланг, – которое ждет, когда боевой порядок формирования нарушится, чтобы получить для себя легкую цель. Вы неопытны и недостаточно адаптировались, чтобы оторваться от врага, который пикирует на вас, используя все преимущества высоты».

Новички благодарили за этот совет, но в следующем же воздушном бою они забывали о нем, и смерть снова пожинала богатый урожай.

– Если мы не можем повлиять на этих тупых ублюдков в учебных авиагруппах, то должны выложить все наши карты на стол и сообщить генералу[93] об этой свинской ситуации.

Горечь гауптмана Вайсса становилась все сильнее.

– Я чувствую ужасную досаду, когда наблюдаю за тем, как сбивают этих бедолаг, а я не могу спасти их. Лишь вчера оберст сделал мне строгий выговор, потому что я поднял в воздух слишком мало машин. И это не говоря уже о том, что в конечном счете я не могу позволить новичкам вылетать вместе с несколькими оставшимися ветеранами или со мной, иначе какой-нибудь кретин сядет мне на хвост и я окажусь в затруднительном положении. «Саботаж численности формирования». Еще не ясно, может, мы однажды превратимся в эскадрилью СС. (Он думал о последствиях 20 июля.[94])

Вайсс решительно повернулся ко мне.

– Посмотрите, что из того, что вы рассказали мне, можно огласить в официальном порядке, не рискуя разбить себе лоб. Подготовьте полный доклад, который я через Траутлофта пошлю командующему истребительной авиацией. Сделайте это немедленно.