— А вас это удивляет? Я не привык бездельничать и не привык быть иждивенцем.

Душка замотал головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.

— Ну что вы, Док. Это мой долг. После того, как из-за меня вы потеряли все деньги…

— Причем здесь вы?

— Может, если я бы вовремя предупредил…

— Ах, ничего бы мы все равно не успели сделать.

Из четверых мужчин, сидящих на веранде, именно Душка был хозяином. За двадцать лет на его счету осело достаточно, чтобы купить дом, — правда, не в Кентукки, а в Канзасе. Душка Роджер приобрел небольшое ранчо и решил разводить лошадей. Док и Ольга остановились у него. Маевник и Бабушка тоже загостились. Сержанту вовсе не улыбалось возвращаться в тесную нью-йоркскую квартирку. И уж тем более не хотелось ему ползти на брюхе к подлецу Маклеоду, который пролез-таки в лейтенанты, и упрашивать принять его обратно, хотя бы патрульным.

— Док, ну давайте я вам одолжу тысяч сорок. Вы откроете ветеринарную клинику и все мне вернете.

Это было золотой мечтой Душки. Он уже раз пятьдесят предлагал Доку деньги, но тот только пожимал плечами.

— Какую клинику, Роджер, опомнитесь. Кто ко мне пойдет? Что я могу показать — фотографии шестируких таильтян? У меня полгода стажа и двадцатилетний перерыв, и если кто-нибудь пронюхает, чем я там занимался…

Док безнадежно махнул рукой.

— Ну давайте откроем косметический салон. На пару. Говорят, из конского навоза получаются чудные препараты для кожи. Вы будете делать пластические операции, а я выпускать крема и считать денежки.

Бабушка не сдержался и захихикал. Неувядающий оптимизм Душки даже внушал уважение.

— Знаете, что обидно? — вмешался Маевник.

Он покачивал ногой, напоминая диковинный маятник.

— Что?

— Вовсе не то, что нас пустили по миру. А обидно то, что теперь эти ребята из «Эклеба» смогут сколько угодно взвинчивать цены. И продавать любую дрянь. Еще год-полтора — и у них не останется конкурентов. А страдает кто? Страдает потребитель, то есть опять же мы с вами.

Душка хмыкнул.

— Но у нас-то с вами все о’кей. Если так уж захочется шрикануться, попросим Ольгу пожевать бобы и плюнуть в стакан. Хотя, по мне, нет ничего лучше хорошего виски…

В голове Бабушки смутно мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и погасла. Он схватил Душку за локоть. Тот вздрогнул.

— Эй, что с тобой?

— Повтори, что ты сейчас сказал, — потребовал сержант.

— Что ничего нет лучше первоклассного виски.

— Нет, раньше. Про Ольгу.

— Я сказал, что для нас всегда найдется два-три отличных плевка…

Мысль вернулась. Бабушка и сам не заметил, как по лицу его расползлась торжествующая улыбка.

— Что это вы сияете, как начищенный пятак? — подозрительно спросил Док.

— Я только хочу спросить… Помните, вы говорили как-то об ишизаки и о том, как они начали вырабатывать шрик?

Маевник чуть не рухнул с кресла.

— Что?!

Док поморщился.

— Если честно, смутно. Кажется, я был здорово пьян.

— Вы говорили, что он стали счастливыми, когда у них в слюне появилось это… Как вы его назвали?

— Эндорфины?

— Во-во. Я тут подумал — а что, если бы у людей было то же самое? Если было бы достаточно просто сжевать миску бобов — и все, ты в улете?

— Это вы к чему, Кунни?

— Тогда ведь не потребовалось бы покупать шрик по грабительским ценам? И «Эклеб» бы прогорел в два счета, так ведь?

— Ну?!

— А скажите, Док — вы ведь можете пересадить слюнные железы от таильтянина человеку? Или, скажем, вырастить из маленького кусочка?

Когда Ольга вышла на веранду с подносом и стаканами, ее встретили такими огненными взглядами, что женщина покраснела.

Мягким ударом Бекки отправляла мячик по привычному маршруту: двенадцать футов до противоположной стенки, отскок — и обратно. Под конец мячик терял скорость и плавно вкатывался под подушечку лапы. Бекки накрывала его, выжидала какое-то время и вновь отталкивала игрушку от себя, чтобы взглядом карих глаз проследить его путь: двенадцать футов, отскок, двенадцать футов. В астрономически размеренном движении мячика было нечто завораживающее, гипнотизирующее. Хьюго Шелби, наблюдавший эту игру уже не первую неделю, знал, что именно притягивало внимание. Мягкая трава, что устилала пол вольера, не была идеально гладкой, а сквозь вентиляционные отверстия в стекле струился слабый поток воздуха. Из-за этого мяч чуть заметно уходил от траектории, смещался на дюйм-два то вправо, то влево. Такое случайное колебание отличало игру Бекки от холодной точности маятников и беспристрастной математики планет — да и от любого другого движения в этом мире.

Бесчисленные экскурсионные группы вели себя настолько одинаково, что Хьюго мог бы сопровождать их без помощи зрения и слуха. Первые три-четыре минуты из отпущенных двенадцати визитеры жадно рассматривали Бекки и гулким шепотом высказывали впечатления. Из их кучного бормотания выбивалось нечто вроде: «какая синяя!», «мама, а правда», «да просто кошка», «а я читал», — и всякий раз группа