Совсем рядом были ее темные, но прозрачные глаза. Мы были уже вместе. Тогда ее и настигла неожиданная пуля с другого берега.
…Пришла осень на берега ЛоваTь-реки. Черная земля прикрылась чем могла: опавшими листьями, пожухлой травой, намокшей соломой, упавшей в придорожье с воза. Отсветились синим светом берега; серой мглой упали на них легкокрылые зори; осень военная принесла с золотом листьев серебро слез. Наша часть шла на юг, к Белоруссии. Дороги под ногами, под колесами машин были вымощены стволами берез и осин. Кровью заалели ягоды рябины на голых ветвях. Дожди вымыли наши сапоги, и по первому снегу мы двинулись в долгожданный бой. Перед нами лежала прекрасная, но истерзанная войной земля - Белая Русь.
Наполнив гулом обнаженные леса, исковеркав деревья, сжигая дома, оставляя тела на снегу, война постепенно уходила от берегов, где отзвучал Наденькин голос, но где навсегда, казалось, остались следы на песке, которого касались ее ноги.
ВАЛЕРИЙ ЦЫГАНОВ Марсианские рассказы
Он поглядел на марсианина, стоящего на фоне неба.
– Звезды! - сказал Томас.
– Звезды! - отозвался марсианин, глядя на Томаса.
Сквозь тело марсианина; яркие, белые, светили звезды, его плоть была словно расшита ими - так искрятся светящиеся крупинки в фосфоресцирующей оболочке студенистой глубоководной рыбы. Звезды мерцали, точно фиолетовые глаза, в груди и в животе марсианина, блистали драгоценностями на его запястьях.
– Я вижу сквозь вас! - сказал Томас.
– И я сквозь вас! - отвечал марсианин, отступая на шаг.
Томас ощутил живое тепло собственного тела и успокоился. “Все в порядке, - подумал он, - я существую”.
Марсианин коснулся рукой своего носа, губ.
– Я не бесплотный, - негромко сказал он. - Живой!
Рей Брадбери
Ночная встреча.
– Я как раз не склонен считать человека венцом природы, - сказал Петровский.
– Это любопытно, - сказал Паркер.
Он вскинул голову и посмотрел на Петровского немигающим взглядом. Была у него такая неприятная манера.
– Поймите меня правильно, - сказал Петровский, - я хотел сказать только, что глупо считать себя пупом вселенной. Надо полагать, мы не единственные представители разума даже в нашей Галактике. О более отдаленных местах я и не говорю.
Он был очень стар, настолько стар, что даже не помнил своего имени. Тело его сохраняло бодрость, глаза и слух - остроту, и только память… память иногда подводила.
Прошла, кажется, целая вечность с тех пор, как он остался один. Очень странно чувствовать себя единственным разумным существом на целой планете. Он страдал от одиночества и вместе с тем ощущал непонятную, самого его пугавшую гордость оттого, что вся планета принадлежит только ему. К одиночеству он со временем привык и перестал замечать его, а гордость осталась, разрослась до невероятных размеров и вытеснила все остальные чувства. Он ничего не хотел, ничего не ждал и ни во что не верил, а только без конца обходил свои владения, и его глаза горели безумным светом.
Потом на Марс пришли люди.
Он не искал с ними встречи и лишь посмеивался про себя, потому что был уверен, что им здесь не выжить, со временем они сами поймут это и улетят к себе домой. Но люди остались, они построили в пустыне первый город, и вскоре на Марс хлынула лавина переселенцев.
До сих пор он был спокоен - люди не рисковали покидать окрестности города. И вдруг будто разом исчезли сдерживавшие их опасности, и одна экспедиция за другой стали уходить на много километров в глубь планеты. Рождались новые поселки, появились первые дети. Но не это страшило его. Ужасным было другое - люди не замечали или не понимали следов великой цивилизации. Прекрасные города, чудеса марсианского зодчества, были для них всего лишь дряхлыми скалами со сложной системой сырых и мрачных пещер, великолепные дороги - зыбучими песками, остатки грандиозных каналов - древними тектоническими разломами. Люди удивлялись, откуда здесь такое количество сухих листьев - ведь на Марсе нет деревьев. И они жгли костры из листьев, радуясь редкой возможности погреться у живого огня. Они сдирали со стен то, что казалось им плесенью, и писали на стенах крупными белыми буквами свои имена.
Земные дети играли огромными клубками серебряной паутины, которые родители привозили им из пещер, и только он слышал обрывки мелодий - детишки рвали на части паутину, и ветер уносил кусочки в пустыню, чтобы навсегда похоронить в бесконечных песках.
Впервые за тысячелетия у него появилось желание - умереть, но он не мог вспомнить, как это делается.
Он уже не бродил из города в город. Он остановился в древней марсианской столице и беспомощно наблюдал, как люди прокладывают дороги для своих громоздких и шумных машин.
Он поселился на окраине, в здании крупнейшего на планете театра.
Но пришел день, когда люди подвели дорогу к самому его дому. Он обнаружил это утром, проснувшись, и отчаяние толкнуло его на безумный шаг - он побежал к людям и закричал во всю силу: “Стойте! Остановитесь!” Люди смотрели прямо на него, но не видели его и не слышали его отчаянных криков.
Человек в темно-синем комбинезоне нажал кнопку на пульте, и прогремел взрыв. А когда обломки скалы упали на землю и дым рассеялся, человек обернулся к своему соседу и сказал:
– Все в порядке, Мальцев! Можете идти дальше.
– Не будем загадывать, - сказол Паркер. - Конечно, мы не одиноки. Но пока что человек знает лишь одно разумное существо - самого себя. Так зачем же лишать его удовольствия хотя бы. временно, до встречи с себе подобными, считать себя совершенством? Я думаю, большой беды от этого не будет.
– А вот я не уверен в этом, - сказал Петровский. - Во-первых, как бы не пришлось человечеству впоследствии краснеть за свою кичливую самоуверенность, а во-вторых, пора бы привыкнуть к мысли, что мир может быть измерен не только человеческими мерками, иначе мы рискуем попросту не понять собратьев по разуму.
– Ты только посмотри, какой цветок! - сказал Хоган.
Даммер обернулся. Цветок в самом деле был замечательный. Ему и в голову не приходило, что могут быть такие цветы. Маленький, яркоалый колокольчик - что может быть проще! И в то же время какая хрупкость, чистота линий и насыщенность цвета! Он как будто соткан из воздуха,