— Мне не нравится, что вы рылись в моем прошлом, мистер…

— Можете называть меня Зайлом.

— Хорошо, мистер Зайл. Однако я думаю, что вам пора уходить.

Джеффри встал, но посетитель, сидевший в кресле напротив, не шелохнулся.

— Я там был, Джеффри. Я тот, кто вернул вас к жизни.

Джеффри опустился в кресло. Даже если он и был знаком с нашей версией того происшествия, то она дошла до него окрашенной сомнением тех, кто считает нас лжецами. Нам еще тогда сказали, что Джеффри не помнит тех событий и, скорее всего, не вспомнит никогда. У него не было причин верить в нашу нелепую историю — до нынешнего момента.

— Мое имя не имеет значения, однако мне придется немного рассказать о себе, чтобы вы поняли, каким образом я вас спас и почему только сейчас стало важно, чтобы вы это осознали. В молодости я изучал теоретическую физику в Принстоне. Вскоре после выпуска меня пригласили в Лос-Аламос для совместной работы с Робертом Оппенгеймером над Манхэттенским проектом.

— Ну вот еще, — прервал Джеффри. — Могли бы придумать что-нибудь поубедительнее. Это же когда было — где-то в начале сороковых?

— В сорок третьем.

— Ну хорошо, в сорок третьем. Значит, сейчас вам должно быть девяносто с чем-то лет! А выглядите вы на шестьдесят, и ни годом больше.

Никак не ответив на его выпад, Зайл продолжал:

— Именно во время моего пребывания в Лос-Аламосе я встретил другого молодого физика по имени Ричард Фейнман. — Он замолчал, судя по всему рассчитывая на узнавание, но, не встретив отклика с той стороны стола, продолжил: — Физики, как правило, не пользуются такой известностью, как эстрадные артисты, однако поверьте, в своем мире Фейнман был звездой первой величины и уверенно шел к Нобелевской премии. Можете проверить, если хотите.

— Уже, — отозвался Джеффри, набирая имя на клавиатуре. — Так, хорошо, вы доказали, что изучили биографию Фейнмана. Что дальше?

— Может быть, на той странице, куда вы смотрите, упоминаются его разговоры о наномашинах?

Джеффри защелкал клавишами.

— Да… да, вот оно. Тысяча девятьсот пятьдесят девятый, заседание Американского физического общества в Калтехе. «Там, внизу, полно места».

— Совершенно верно. На самом-то деле мы начинали играть с этой идеей еще в сороковых, но только тогда она впервые была воспринята всерьез. Вы когда-нибудь слышали о нанотехнологиях?

— Я фанат «Стар трека».

Зайл улыбнулся в первый раз за все это время.

— Как и многие другие, что подводит нас к объяснению цели моего визита. Понимаете, в те годы никто об этом не слышал, никто не думал, что это возможно — не считая Ричарда. Однако чем больше я над этим размышлял, тем крепче убеждался: это действительно возможно. Фактически, это был следующий шаг, естественно вытекавший из всего хода развития науки, — контроль над миром посредством его мельчайших составляющих. И нигде эта идея не была настолько интригующей, как в медицине.

— То есть вы хотите меня убедить, что вам еще тридцать лет назад удалось создать нанороботов, которые могли оживить умершего?

— Давайте скажем просто: это было счастливое стечение обстоятельств. Вскоре после войны меня перенаправили на базу в Неваде, где я познакомился с такой технологией, о подобии которой в цивилизованном мире могли только мечтать.

— Зона пятьдесят один? Инопланетяне?

Зайл махнул рукой:

— Никогда в жизни не видел ничего инопланетного, не считая горстки метеоритов — однако именно один из этих метеоритов и привлек мое внимание. То был маленький комок голубоватого металла с радужным отблеском, обладавший большей плотностью, чем все, с чем я имел дело прежде. Я выделил из него минерал, который нигде и никогда не встречался ни до, ни после. Мы в шутку назвали его розвеллонием, однако название прижилось. Он обладал некими уникальными свойствами, позволившими нам разработать основной строительный блок, необходимый для создания комплексных наноструктур.

Он помолчал, вглядываясь в лицо Джеффри, затем пояснил:

— Благодаря ему мы смогли строить субмикроскопические механизмы.

— Просто замечательно. Однако какое это имеет отношение ко мне?

— А вы послушайте — и поймете, — отрезал Зайл. — Розвеллоний мы держали при себе, однако некоторые из разработанных нами технологий передали таким компаниям, как IBM и Intel. Это мы научили их всему необходимому, чтобы построить первые микропроцессоры. Но я желал значительно большего. Я хотел прорыва в медицине. Вы представляете себе, сколько канцелярской волокиты нужно пройти, когда речь заходит об экспериментах на животных, не говоря уже о людях? — Он не стал ждать ответа. — Чертову уйму! Ни единого шага невозможно сделать, чтобы какой-нибудь пускающий сопли активист не натравил на тебя адвоката! У нас был материал, была технология, у меня было полно идей, и тем не менее руки мои оказались связаны. Десять лет я бился с этим идиотизмом и в конце концов сказал: «Да катись оно все к черту!» — и ушел со своей престижной государственной работы, не забыв, однако, прихватить образец розвеллония.

Я оборудовал лабораторию у себя в подвале. На это ушла большая часть моего наследства, однако мне удалось продублировать нужную технологию. После этого работа пошла гораздо быстрее. К середине семидесятых, за двадцать с лишним лет до того, как Фрайтас опубликовал проект первых медицинских нанороботов, у меня уже имелся рабочий прототип — микроскопическая машина, которая могла анализировать и устранять повреждения в любой клетке тела.

Джеффри пошевелился.

— Тогда почему же вы не опубликовали это? Вы могли бы заработать состояние!

— После того как ты обокрал сверхсекретное государственное учреждение, едва ли стоит трубить об этом на весь мир, — отозвался Зайл.

Джеффри снова откинулся на спинку кресла, и гость продолжил:

— Эти крошечные машинки — наноиды, как я их назвал, — были с переменным успехом опробованы мной на мышах, кошках, собаках. Каждая новая доработка схемы приносила все новые улучшения, и наконец, в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году они были готовы к работе. Первую инъекцию я сделал Ральфу.

— Ральфу?

— Кто-то держит собак, — пожал плечами Зайл, — а у меня был Ральф, серый волк.

— Так это ваш питомец тогда на меня прыгнул?

Зайл кивнул.

— Можете считать меня эксцентричным.

— О, уверен, что я буду не первым!

— Без сомнения. Сделав зверю инъекцию, я внимательно наблюдал за ним на протяжении нескольких лет. Вроде бы все было в порядке. К этому времени розвеллония у меня оставалось только на два комплекта наноидов. Я вовсе не собирался тратить дозу на эксперименты над приматами, да и годы уже давали о себе знать. В восемьдесят первом году я сделал инъекцию себе, и после этого повсюду носил с собой оставшийся комплект роботов — ужасно боялся, что ФБР вычислит, где я живу, и украдет их у меня.

Он вытащил носовой платок и вытер вспотевший лоб.

— Летом тысяча девятьсот восемьдесят пятого я прогуливал Ральфа в лесу возле нашего дома.

— Прогуливал волка?..

— Обычно мы выходили по ночам. Выгуливать его днем едва ли было бы разумно… В общем, в ту ночь он услышал ваши голоса, увидел свет ваших фонариков и испугался. Он набросился на одного из вас — это были вы, Джеффри, — и опрокинул на землю. К тому времени, когда он понял, что вы всего лишь безобидный ребенок, было уже поздно: вы ударились головой о камень и потеряли сознание. Я подбежал через полминуты и принялся сканировать ваши жизненные параметры.

— Каким образом? У вас был с собой трикордер?