Джек Берримен? Не думаю. Он бы не простил мне поражения… Джой? С чего это?.. Шеф? Он бы постарался, чтобы я больше уже не встал с дивана, и был бы прав… Доктор Хэссоп?..
Я покачал головой.
На секунду всплыла в памяти Нойс, но я только усмехнулся видению. Таких, как я, ей жалеть не стоит.
И вдруг вспомнил – Лесли! Лесли – человек, под носом которого я разорил фармацевтов Бэрдокка, человек, на глазах которого я застрелил эксперта… Он должен меня ненавидеть, но я знал, что он мог бы и пожалеть меня.
«Преступление не окупается…» – однажды сказал мне Лесли. Он ошибался. Это вообще ошибка – так думать. Мы, сотрудники Консультации, лишь перераспределяем полезную информацию. Она становится достоянием многих. Но, конечно, друзей…
Ладно. Не будем об этом. Я не собирался делать Лесли символом добродетели. Может прийти день, когда он, не задумываясь, начнет в меня стрелять. Такое вполне возможно.
Закончив съемку документов, я взглянул на сестру. Не знаю, что там такое она прочла в моих глазах, но она ощерилась. Сестра не боялась меня, ее волновал валяющийся на диване доктор Фул. Она хотела ему помочь.
Что ж, подождет час-другой…
Час-другой… Мне этого должно хватить!
Я запер кабинет и бесшумно спустился в холл. Мне хотелось поскорей покинуть это проклятое место. Подойдя к привратнику, я кивнул:
– Еду в «Креветку». После таких переживаний имеет смысл как следует загрузиться.
Он ничего не знал о моих переживаниях, но в ответ кивнул:
– Вас будут спрашивать?
– Возможно… Даже наверное… Габер, а может, и сам Сейдж… Не знаю… Это все равно… Вы ведь слышали: я в «Креветке».
На полпути к Старым дачам я услышал хрип радиотелефона. Я снял трубку, но отвечать не стал.
«…Машину Гарриса видели возле клиники Фула…»
«…Не так чего же вы ждете? – Габер явно был раздражен. – Отправьте в клинику наряд. Гаррис мне срочно нужен…»
«…Выходные шоссе перекрыты…»
Я усмехнулся. Пускай ищут. И взглянул на часы. Третий час ночи. Мое время истекало, но я надеялся, что мне повезет.
Машину я бросил на берегу, сразу перед глухой, отгораживающей Старые дачи от внешнего мира кирпичной стеной. Мотор смолк, меня обступила гнетущая тишина. Под ногами слабо светились гнилушки, невидимо хлюпал рядом слабый накат.
Далеко впереди вспыхивали над водой огоньки, сигарет – это покуривала выставленная на трубах выбросов охрана.
Затянув пояс более надежной, чем спасательный круг, непромокаемой легкой куртки, я медленно вошел в маслянистую тяжелую воду, погрузился по пояс, затем по плечи, оттолкнулся ногой от скользкого дна и поплыл, с трудом преодолевая бьющий в нос гнусный запах.
Пару раз я отдыхал под осклизлыми каменными быками, на которых лежали трубы. Прямо надо мной, метрах в трех, наверное, не больше, вспыхивали сигареты. Никто меня не замечал. Я двигался бесшумно, мертвая вода не светилась. Я заплыл далеко, прямо в зону медленных водоворотов, над которыми стояли смутные шапки нерастворяющейся пены. Заполнив водой несколько пробирок, я надежно спрятал их в специальном кармане.
Вот и все.
Но нет, это было еще не все. Вода попала под куртку. Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я давно пошел бы ко дну, но она меня держала надежно. Я совсем выбился из сил и все же выполз, наконец, на отмель, простирающуюся под глухой кирпичной стеной Старых дач.
Прямой луч прожектора пробежал по берегу, чуть не задев меня, ушел вправо, вернулся…
Держась в тени, я проскочил в какой-то вонючий переулок (а может, это от меня так несло) и оказался в резервации моргачей, такой темной, такой безмолвной, что казалось, тут нет ни души.
Одну за другой я рвал на себя деревянные калитки. Ни одна не поддалась. Собрав все силы, я перемахнул прямо через забор.
И замер.
В тусклом свете ржавого фонаря прямо передо мной сидел на песке сгорбленный лысый старик и с идиотским упорством пересчитывал пальцы левой руки.
– Это три… – шептал он. – Наверное, три… Это четыре… Так должно быть…
– Эй! – негромко окликнул я старика. – Где начинается брод на ту сторону? Тут должен быть брод, покажи мне его. Я тебе заплачу.
Оставив свои пальцы, старик бессмысленно заморгал:
– Ты заплачешь?
– Да нет, – сказал я ему. – Заплачу. Дам денег.
– Ты не будешь плакать… – Это успокоило старика. Он опять растопырил пальцы левой руки: – Это четыре… Так должно быть.
Я встряхнул его:
– Брод! Тут должен быть брод! Где он начинается?
Кажется, он что-то понял. Он поманил меня за собой.
Дом, в который мы попали, больше походил на сарай. Похоже, он служил сразу и людям, и голубям. Птицы сидели на шесте и на балке, они стайками возились на загаженном полу, и тут же, прямо на этом же полу, заляпанном всякой дрянью, под окном, забранным решеткой, лежал на животе толстый полуголый дебил, держа за ногу рвущегося в беспамятстве голубя. Оскаленные желтые зубы, пена на губах, вытаращенные моргающие глаза. Нельзя было понять: смеется моргач или впрямь собирается убить птицу.
Старик ласково погладил дебила по плечу.
– Где брод? – напомнил я.
Опять калитки, грязные переходы, вонь… Мне казалось, мы идем наугад. Где-то далеко за нашими спинами грохнул выстрел. «Возможно, – подумал я, – люди Габера обнаружили брошенную машину… Сейчас они блокируют резервацию… Что ж, это еще не все…»
Но, кажется, это было все, потому что очередной переулочек уперся в грязную воду. Тут даже стены не было. Грязный переулочек упирался прямо в океан, и накат плескал пену прямо нам под ноги.
Я взглянул на моргача. Он жутко оскалился.
Прожекторы шарили теперь по всему берегу. Где-то вдали выла сирена.
Я ткнул моргача пистолетом – сильно, под ребра:
– Где брод?
Старик трясущейся рукой указал на воду.
– Хочешь меня сплавить?
Старик не ответил.
Я тоже умолк.
Я увидел деревянный домишко, каких в Итаке когда-то было много. Он покосился, его фундамент оброс зеленью, а совсем недалеко возвышались черные, как уголь, останки разбитой шхуны.
Я узнал ее. Это была «Мария» старого Флая.
Вот где она обрела последний приют – в колонии…
Но уже вышли санитарные машины. Мне за каменной стеной некогда было взирать на обломки прошлого. Я оттолкнул старика и ступил в маслянистую грязную воду. Только бы не угодить в илистую яму!..
Я брел во тьме, иногда чуть ли не по шею в вонючей воде. Я хрипел, но торопился. Я пытался не дышать, а потом всем ртом хватал мерзкий прокисший воздух. Я вовсе не желал попадать в руки Габера, и
