Слишком мало информации, сам знаешь. Теперь тебе вообще лучше забыть обо всем этом, зачем забивать голову именами покойников? Твое дело сейчас – подыскать работку. Где-нибудь в бюро патентов, в хорошеньком тихом месте. Сбережения у тебя есть, перебьешься. А там, смотришь, подойдет старость.
– А если я не стану менять работу?
– Ты придурок, но не такой ведь, – укорил меня Юлай.
– Где гарантия, что к утру меня не застрелят?
– Пошел ты! – рассердился киклоп. – Обойдешься без гарантий. Возьми в прокате машину и кати отсюда. Или улетай. Никто к тебе приставать не будет. Вокруг тебя всегда одни неприятности. Один Л.У.Смит будет вспоминать тебя до самой смерти. Поэтому исчезай, нечего тебе тут болтаться. Чем быстрее ты исчезнешь, тем лучше.
– Для кого? – быстро спросил я.
– Для тебя, конечно, – киклоп опять рокотал ровно и мощно.
– Ладно, – сказал я. – Предположим, я тебе верю. И лодку, конечно, верну. Но почему я Должен менять работу?
– Смерть, Эл, – проникновенно протянул киклоп. – Помни о смерти. Если ты пристрелишь еще кого- нибудь, в тебе самом кое-что изменится. И достаточно кардинально, можешь мне поверить. Если ты и дальше продолжишь попытки копать под людей, которых называешь алхимиками, в тебе, опять же, кое-что изменится.
– Вы же не убиваете, – усмехнулся я.
– Конечно. Но нам и не придется этого делать. Ты все сделаешь сам. Ты что, забыл? Ты внесен в список. Если ты снова начнешь искать некие связи между Паном и Л.У.Смитом, между президентом страны и бродягой, выигравшим часы в благотворительной лотерее, ты, конечно, получишь профессиональное удовлетворение, это так, но суть тут не в этом. Для тебя, Эл, опасно в процессе случайного поиска наткнуться на какие-то настоящие связи. Это будет твоим концом. Понимаешь? И все, что нам понадобится, ты проделаешь сам. Нам не нравятся люди, сующие нос то в рукопись Беллингера, то в сейф Крейга. Понял? Ты слишком близко подошел к тайне.
– А если я ее разгадаю?
Я говорил негромко и ни на секунду не отводил глаз от освещенных дверей; жалюзи сразу не сорвешь, а вот дверь можно вышибить с ходу, она тут устанавливалась не для защиты.
– А вот если ты разгадаешь тайну, Эл, – засмеялся киклоп, – тогда у тебя вовсе не будет выхода.
– Но вы же не убиваете, – повторил я. – Чего мне бояться?
– Не чего, а кого, Эл.
– Кого же, Юлай?
– Себя.
– Что это значит?
– Это значит, Эл, ты ошибаешься, утверждая, что будущего не существует. Оно существует, Эл. А корни его кроются даже не в сегодняшнем дне, а глубоко в прошлом. Ты крупный хищник, Эл, мы слишком долго не обращали на тебя внимания. Ты не имеешь права входить в будущее, твое время, считай, закончилось. И убрать себя ты обязан будешь сам. Если, конечно, ослушаешься нас. Никто не уберет тебя так легко и просто, как ты сам. Я ведь не зря возился с тобой чуть ли не полтора месяца. Я был терпелив, зато теперь ты приговорен, Эл. Мы тебя зарядили. В твоем подсознании лежит бомба, настоящая информационная бомба, и она способна уничтожить тебя в любой момент. Именно поэтому ты должен молчать, спрятаться, забыть о своем поганом ремесле. Я вложил в твое подсознание слова-детонаторы, слова-ключи; они связаны с алхимиками и, конечно, с твоим ремеслом, Эл.
Свет на кухне и в коридорчике. Голос в трубке.
Ночь.
Глубокая ночь.
Отвратительный холодок мурашками жег спину.
Приговорен…
О какой бомбе он говорит?
Ну как о какой! – сказал я себе. Акция с Беллингером все объясняет. Беллингер девять лет провел в уединении, он не подходил к телефону, не смотрел телевизионных программ, даже не слушал радио, но однажды взбунтовался или совершил промах. Никто не знает, что он услышал там, в телефонной трубке, зато все знают – подняв ее, он убил себя.
И так далее.
Человек влюбляется, человек строит карьеру, он полон сил, он путешествует, его планы распространяются на все ближайшие полвека, он неутомим, несокрушим, готов перестроить весь мир, у него вполне хватит сил на это, но вот однажды, в течение какой-то минуты, да что там минуты, в течение какого-то мгновения что-то в нем ломается, гаснет, он берет в руки пистолет или лезет на подоконник, неловко прилаживая к трубе петлю.
Беспомощность.
Беспомощность и беззащитность.
Унизительное, убивающее чувство беспомощности и беззащитности.
Какой жгучей, какой невыносимой должна быть мука, чтобы заставить крепкого, счастливого, уверенного в себе человека нажать спуск или сунуть голову в петлю; какой чудовищной должна быть мука, чтобы заставить крепкого, уверенного в себе человека в одно мгновение отказаться от всего, чем он жил, что его окружало – от листвы за окном, от писка птиц, от детских голосов, женщин, знаний, поиска, путешествий; так не бывает, чтобы человек в одно мгновение отказывался от всего того, что строил целую жизнь.
Но с Беллингером так случилось.
Я слушал голос киклопа, и мне становилось понятно – дверь никто взламывать не будет. Нужда в этом просто отпала.
Мой побег был предусмотрен. Он так же входил в планы Юлая, как перед тем – мое похищение. Я стал ему не нужен. Он сделал все, что ему следовало сделать. Похоже, алхимики поняли, что я начал мешать по-настоящему. Я вышел на Шеббса, вышел на Беллингера: моя деятельность перестала укладываться в рамки, определенные какими-то критериями. То, что я заглянул в роман Беллингера, их насторожило, то, что я угнал машину Парка, заставило действовать. Уступая мощному давлению, доктор Хэссоп сдал меня – за обещание встречи с одним из
Я понимал.
Когда-то я слышал о чем-то таком, чуть ли не от доктора Хэссопа. Правда, считал это больше вымыслом. Некая программа, вводимая в подсознание человека, вводимая против его воли… Будь ты хоть семи пядей во лбу, твоя жизнь теперь зависит от вложенной в тебя программы. Ее легко разбудить, это
