– Как видишь, я с тобой откровенен.
– Почему? – в упор спросил я.
– Да потому, что ты выведен из игры. Ты еще не понял?
– Это ты так считаешь, – возразил я.
– А ты думаешь иначе?
Он явно дразнил меня. Ночное путешествие никак на его настроении не отразилось. Он знал что-то такое, что позволяло ему не считаться со мной.
– Плесни еще, – подставил он свою чашку. – Это хорошо, что ты много думаешь. Жаль, всегда с опозданием.
Несколько дней мы встречались только за столом. Юлай почти не вылезал из бункера, охраняемого Ровером; а меня опять мучили сны.
Там, в снах, я вновь и вновь бежал вверх по косогору – к недостижимой, я уже понял это, синеве. Проклятие, а не сны. Я не знал причины, вызывающей их.
Пару раз я замечал ночные огни в бухте, но Юлай нашего убежища не покидал.
Я с тоской следил за таинственными огнями.
Если алхимики и были заинтересованы во мне, с предложениями они не спешили. Если шеф и был озабочен моим исчезновением, я этого никак не чувствовал.
Я садился на подоконник и следил за туманом, лениво перегоняемым ветерком с берега на берег.
В течение какого-то часа ветерок сменил направление раз пять. Дважды я видел тень Ровера, появляющегося перед бункером. Он смотрел в мою сторону, я чувствовал это по холодку, леденящему мне спину.
Откуда в этом псе столько ненависти?
Я прислушивался.
Ровно рокоча хорошо отлаженным двигателем, невидимая лодка входила в бухточку, вспыхивал на берегу огонек.
Меня это не касалось.
Возможно, центром таких таинственных действий являлся именно я, меня это все равно не касалось.
Туман.
Ночь.
Отбивной ветер…
Прошло полтора месяца, я перестал видеть сны.
Я проваливался в небытие, и мне ничего не снилось.
Может, я привык к обстановке, может, меня уже не пугал Ровер, не знаю. Стоило коснуться подушки, как я засыпал.
Как прежде.
Как десять, как двадцать лет назад…
Я как-то сразу забыл про косогор, про синеву горизонта над ним; меня теперь трогали простые вещи – дым костра, разожженного на берегу, неумолчный шум океана, звезды в ночи, ловля крабов… Что-то подсказывало мне – моя жизнь должна измениться. Внешне все оставалось прежним – беседы за столом, многочасовые бдения Юлая в пункте связи, неистребимая ненависть Ровера, но в самом осеннем неподвижном воздухе, в холодном дыхании скал вызревало уже нечто новое – тревожное, невольно будоражащее душу.
«Господи, господи, господи, господи…»
Я проснулся сразу, вдруг.
– Эл!
Юлай стоял на пороге. Перемигивающиеся лампочки бросали тусклый свет на его плоское лицо.
Я не шевельнулся. Я не хотел подниматься, мне вполне хватало дневных бесед.
– Эл!
Я не откликнулся.
Киклоп по-бычьи напрягся, наклонил мощную голову и прислушался к моему дыханию. Потом отошел от дверей, убедился – я сплю. Он не включил свет: я только слышал, как он одевается.
Наконец, хлопнула входная дверь.
Я мгновенно оказался на ногах.
Он действительно хотел поднять меня или просто проверял – сплю ли я?
С давно облюбованного подоконника я увидел внизу огни.
Тянуло отбивным ветром, по небу шли рваные тучи. Самое лучшее время для серьезных дел.
Внизу ревнул мотор.
В его приглушенном голосе теплилась ласка; в отличие от человеческих, голоса машин не вызывают страха.
Я молча всматривался в ночь.
Юлай коротко свистнул, из тьмы вынырнул Ровер. Два мрачных силуэта двинулись к горбатому бункеру.
Зачем он меня окликал? Почему не спустился на берег, где двигался, мигал огонек фонаря?
Я бесшумно оделся и также бесшумно спустился по крутой тропе. Ровер мне помешать не мог, он ушел с киклопом.
Озаренный слабой луной берег показался мне пустым, но я не зря вовремя затаился в тени – у самой воды, дышащей холодом, показался человек.
Он шел наверх.
Затаившись за выступом скалы, я пропустил его так близко, что услышал затрудненное дыхание.
Рослый человек в клеенчатой зюйдвестке, он поднимался легко и быстро, он явно знал, куда выведет его тропа. Низкий капюшон закрывал лицо, но меня интересовал не сам человек, я лихорадочно искал: где лодка? есть ли на берегу еще кто-то?
Я дождался, когда человек в зюйдвестке исчезнет за выступами скал, потом глянул вниз.
Металлическая сеть влажно и нежно поблескивала в лунном свете. Лодка стояла прямо над ней, рядом с берегом, и еще я увидел проем в сетке. Один прыжок, и пловец окажется на свободе!
Но почему пловец? Далеко ли уплывешь в холодной воде?
Если вытолкнуть лодку за проем – ее мотор работал на холостом ходу – погони не будет, Юлаю не на чем гнаться за мной; если у его гостя есть оружие, воспользоваться им при таком неверном свете тоже будет нелегко.
Мотор лодки работал уютно и ласково. Он тревожил сердце. Я прижал локоть к боку – мне не хватало «магнума», он придал бы мне уверенности.
Минута? Пять? Полчаса? – есть ли у меня хоть какой-то запас?
Я решился.
Я прыгнул в лодку и, отталкиваясь от сетки, вывел ее в широкий проем.
Мир был соткан из смутной игры теней, из плеска, запаха водорослей и йода. Мир раскачивался, показывая мне клыки подводных, вдруг обнажающихся камней. Темная вода, колыхаясь, раскачивала лодку, обдавала меня холодом брызг. Я промок, но не торопился включать мотор, хотя тучи теперь шли так низко, что заметить меня с берега было бы трудновато.
Надвинулся камень, хищно, до блеска отполированный водой. Я оттолкнулся веслом.
Смогу я найти проход в рифах?
Я оглянулся.
Во тьме, затопившей прибрежные скалы, не маячили огоньки. Я не слышал голосов, выстрелов. Скорее всего, Юлай и его гость пока не обнаружили пропажу.
На мгновение я почувствовал укол в сердце.
А может, нечего обнаруживать? Может, они следили за мной, видели каждое мое движение?
Все произошло слишком просто…
Слишком просто, черт побери!
Они, наверное, вызывают сейчас вертолет. Через полчаса меня расстреляют и утопят.
