_у_б_и_в_а_е_м_? В деле Шеббса и в деле Беллингера трупов хватает.
«Мы не убиваем…»
Я покачал головой.
Мы не можем не убивать. Даже Прометей, воруя у богов огонь, знал: он несет в мир большую опасность. Смертельную опасность. Ведь люди не умеют делить справедливо. Как только начинается дележка, огонь распространяется на жилища и на поля.
«Господи, господи, господи, господи…»
Комнатка, предоставленная мне Юлаем, оказалась крошечной.
– У тебя тут лингафонные курсы? – удивился я, взглянув на стеллажи, уставленные аппаратурой. Только четвертая стена, с окном, была от них свободна, там приткнулся низкий диван.
– Что-то вроде, – ухмыльнулся киклоп. – Учти, я буду слушать тебя днем и ночью. Ты будешь под постоянным наблюдением. Я здорово интересуюсь тобой, даже тем, что ты можешь выболтать во сне. Правда, мешать тебе это не будет.
Дверь в комнату Юлая не запиралась – он действительно не боялся меня. Белье найдешь в шкафу, показал он. И не злись, я здорово храплю ночью.
Я убедился в этом очень скоро.
Я даже вынужден был ночью прикрыть двери, храп Юлая вполне отвечал его жизненным силам.
«Мы не убиваем…»
Я спокойно мог убить киклопа.
Но зачем?
Конечно, я помнил о Ровере, о стальной сетке, отрезавшей все пути, о скалах, о рифах, перекрывших выход из бухты, но только ли это останавливало меня? Нет, нет и еще раз нет. Во всем, увиденном в логове Юлая, чувствовалась какая-то тайна, настоящая серьезная тайна, хотя определить точнее охватившее меня чувство я не мог. Здесь во всем таилась загадка. И опасность.
Настоящая опасность. В этих делах я кое-что смыслю. Поэтому я предпочел лечь.
Диван застонал подо мной, и я попытался выбросить из головы лишние мысли. Это удалось плохо. Я то проваливался в мерзкий сон, то выныривал в действительность, которая мне нравилась еще меньше. Пару раз я просыпался от собственного крика.
Перемигивались во тьме разноцветные лампочки. Я действительно кричал? Юлай действительно может записывать весь этот бред? Зачем?
Смутная нечистая сонливость одолевала меня. Из открытого окна несло гнилью океана; как ни странно – живой, даже величественной.
Шеф сдал меня?
Не слишком ли для Консультации – потерять сразу Берримена и Миллера?
Но, сдав меня, шеф мог выйти на прямые контакты с алхимиками.
Не боги, не гении, но достаточно серьезные люди. Достаточно серьезные для того, чтобы действительно определять течение нашей истории…
«Было бы грехом открыть воинам тайну твоего искусства. Остерегайся! Пусть даже муравей не проберется туда, где ты работаешь…»
Главные заповеди мы всегда почему-то вспоминаем с опозданием.
Я слышал храп Юлая, слышал шум океана.
Алхимики.
Мой промысел слишком жесток, чтобы тешить себя иллюзиями. Нельзя восклицать в отчаянии: Господи, помоги! Предназначение Господа вовсе не в этом, помощь – не его функция. Ты сам просчитываешь свои шансы или сдаешься. Других вариантов не существует. Вот почему, даже проваливаясь в смутный сон, я не переставал считать. Но получалось плохо.
А если Юлай лжет? Если слова Юлая ложь? В конце концов, общеизвестно: стопроцентных шансов на успех не существует. Все человеческие поступки густо замешаны на лжи. Существуй стопроцентные шансы, это подорвало бы саму идею Бога.
«Мы не убиваем…» Тебе придется сменить профессию… Смотри на нас, как на врачей…
И, конечно, два списка.
Все это накрепко связано. Но чем? Кто сплел столь странную сеть?
Обсуждая списки с Юлаем, мы упомянули много имен. Много… Но не все… Не все…
В данном случае я подумал о докторе Хэссопе.
Алхимиками занимался доктор Хэссоп, шеф ему молчаливо ассистировал; почему Юлай ни разу не упомянул имя доктора Хэссопа?
А список самоубийц? Почему в этот список включен и я? Они (я так и подумал –
Не одну, усмехнулся я. Я видел список на одиннадцать человек, но список явно не полон.
А
Думая обо всех этих Мейсонах, Линди и Хоуэрах, я не чувствовал никаких угрызений совести. Да, я стрелял, но и в меня стреляли. Да, я обманывал, но то же самое проделывали со мной. В конце концов, никто не требует слез раскаяния от рабовладельцев или покаяния у солдат, спаливших цветущий город.
Доктор Хэссоп…
В очередной раз вынырнув из тяжелых снов, я встал и присел на подоконник.
Светало.
Внизу, в бухте, определилась темная, кипящая под сеткой вода. Когда-нибудь сетку сорвет, подумал я. И усмехнулся: не скоро. Полоски белого тумана красиво разлиновали сумрачную стену скал; угадывался в стороне черный бетонный горб – то, что Юлай называл пунктом связи. Где-то там молчаливо затаился Ровер. Меня передернуло при одном воспоминании о его желтых жутких клыках.
Уединенное, неприметное убежище…
Но для чего-то оно создавалось! Кто-то уже бывал здесь! Человек не может не оставлять следов, просто надо быть повнимательнее. Если я наткнусь на какой-нибудь след, кое-что может проясниться.
На душе было смутно.
Смута эта не рассеялась, когда на пороге появилась мощная фигура Юлая.
– Не спится?
Я кивнул.
– Это ничего. Главное, не заскучать, Эл.
Я выспался. Несмотря на сны, выспался. Слова Юлая меня рассмешили:
– Не заскучать? Чем, собственно, мы займемся?
Чуть горбясь, мощно развернув плечи, киклоп потянулся:
– Будем ждать.
– Чего?
– Там увидим, – Юлай выдыхал слова ровно и мощно. – Можешь гулять по берегу, можешь купаться, вода еще не остыла. Лови крабов, разговаривай с Ровером. Если издалека, с Ровером можно разговаривать. Только не приближайся к пункту связи, Ровер этого не потерпит.
– А прогулки по берегу?
– Это – да, – подтвердил Юлай. – Идем. Я сварил кофе. Учти, завтра этим займешься ты.
Я воспользовался настроением киклопа, – надо же о чем-то говорить за столом:
– Примерно месяц назад в рейсовом самолете мне пытались нацепить на рубашку электронного «клопа». Та акция как-то связана со всем этим? – Я неопределенно обвел рукой комнату.
– Почему нет? – ровно прогудел киклоп. Это не было ответом, но он явно считал – это ответ.
– А Пан? А старик на почте? А мои телефонные звонки?
Юлай ухмыльнулся:
– Хочешь меня разговорить? Правильно. Так все делают. Люди, как правило, легко проговариваются, большинство бед от болтовни. Но тебе повезло: я большой говорун. И я много о тебе знаю. В некотором смысле я специалист по твоей жизни. Я твой внимательный биограф. Я изучил каждый твой след.
