на Алессу.

— Даже не мечтай, — шипит она юному певцу. — Миллисент Ка умрет. И если кто-нибудь из вас хоть словом упомянет о моем вирусе, я лично буду держать твои глаза открытыми, чтоб ты видел ее мучительную смерть.

Перед выступлением Милли облачают в переливающееся платье, по которому струится звездный поток, а бедра и ноги обвивает Млечный Путь. Ей выделяют альт из личной коллекции его светлости, возрастом в триста лет. Его светлость даже снисходит до того, что посылает к ней врача (не прежнего, чье местонахождение все еще не определено), дабы залечить ее ссадины и свести синяки.

Под аплодисменты друзей и семьи Милли входит в Тональный зал. Ее мама и папа утирают слезы. Друзья, кажется, тоже расчувствовались. В задних рядах публики Милли замечает Цзин-Цзина, который склоняет перед ней голову, отдавая дань ее самопожертвованию.

Посреди зала девушку ожидает Алесса, чей черный смокинг великолепно смотрится на фоне золотых фараоновских иллюзий, декорирующих сцену. Милли подходит к нему, придерживая альт сбоку, и с чувством целует друга. Публика едва не сходит с ума.

— Все-таки это плохая затея, — говорит леди Аманза Коллинз супругу.

— Нет, — шепчет он ей в ответ. — Твой эксперимент — плохая затея. А это искусство, и оно совершенно. У моих аватаров и техников все под контролем. Если произойдет хоть малейшая попытка упомянуть вирус, представление прервется.

С этими словами его светлость жестом велит начинать трансляцию. Он приглашает всех в Тональный зал — место множества величайших музыкальных свершений. Затем указывает публике на Алессу и Милли — юных влюбленных, разлучаемых превратностями жестокой судьбы.

Лишь только на Милли падает свет рампы, начинают звучать первые ноты альта, и смычок ее танцует по струнам с чем-то гораздо большим, нежели то простое умение, которым всегда отличалась ее музыка. Стоя рядом с Алессой, зная, что она наверняка видит его в последний раз, Милли погружается в исполнение так, как доселе ей даже не представлялось возможным. Она чувствует каждую ноту, с совершенством извлекаемую из струн. Ощущает, что рядом сидят ее родители. Обнимает всю аудиторию — и тех, кто находится в Тональном зале, и тех, кто смотрит трансляцию по всему миру. Воспринимает все, чем могла бы быть — и должна была быть — ее музыка.

Вступает Алесса со старой, из двадцатого века, песней о любви, которая в звучании его голоса и альта Милли обретает нечто совершенно новое и волнующее. Когда песня заканчивается, его светлость одобрительно улыбается. Алесса и Милли кланяются и начинают следующую песню, а за ней другую — и каждая прекраснее предыдущей.

Его светлость потрясен. Никогда прежде не слышал он музыки такой чистоты и чувственности. Когда же Алесса и Милли останавливаются, чтобы перевести дух, его светлость вскакивает первым и хлопает до боли в ладонях.

Он садится, и тут леди Аманза Коллинз хватает его за руку.

— Смотри, — шипит она.

Его светлость смотрит в конец Тонального зала, где сидят его бухгалтер, техники и стражники. Точнее, где они сидели. Теперь они сражаются с отрядом халявщиков, которые быстро берут верх над его людьми и связывают их. Один из халявщиков, чей глаз поблескивает генетической розоватостью недавней регенерации, показывает его светлости средний палец.

— Я же сказала тебе: это была плохая затея, — негодует леди Аманза Коллинз.

Его светлость вздыхает. Алесса и Милли собираются что-то сказать. Без всякого сомнения, первые же слова из их уст будут о вирусе. Увы, их план обречен на провал. Все, что ему требуется сделать, приказать своему аватару прервать трансляцию и вызвать дополнительные силы, до поры до времени рассредоточенные по замку. И это будет концом как для Милли, так и для Алессы. А ужасный эксперимент его жены останется всего лишь слухом.

Но когда его светлость видит обнимающихся Алессу и Милли, он вспоминает, что привлекло его в леди Аманзе Коллинз в молодые годы. Его воодушевили ее дерзкие мечты о преобразовании мира. И она переживала, когда работа всей ее жизни оказалась такой же жалкой, как и мир, что она возжелала изменить.

Прежде чем Алесса и Милли начинают говорить, его светлость жестом призывает к тишине.

— Перед всем миром, — провозглашает он, — я хочу поблагодарить вас за это прекрасное выступление. — Затем он подмигивает Алессе и Милли, задаваясь при этом вопросом, не испытывают ли его вассалы подобное головокружение всякий раз во время выступления в реальном времени. — Если я не ошибаюсь, вам необходимо кое-что сообщить нам?

Леди Аманза Коллинз обзывает его идиотом, но его аватар вырезает эти слова из трансляции, вызывая улыбки на лицах Алессы и Милли. И когда его светлость вновь усаживается на кажущийся золотым трон, Алесса и Милли рассказывают всему миру о вирусе, а затем вновь продолжают выступление — только друг для друга.

По окончании выступления Алесса и Милли целуются, публика вскакивает и награждает их бурными овациями. Даже его светлость аплодирует. Выступление было ошеломительным. Лучшим.

— И что теперь? — спрашивает Милли его светлость, прекрасно осознавая, что ее слова передаются на весь мир.

— Живите своей жизнью, — отвечает его светлость. — И возможно, ваше открытие что-то да изменит.

Леди Аманза Коллинз хмурится, но толпа вассалов и халявщиков вокруг Милли и Алессы смеется и аплодирует паре, выводя их в жаркую и влажную лос-анджелесскую ночь.

Когда толпа покидает зал, леди сообщает его светлости, что он выставил себя на посмешище. Что ему надо защищаться. Что ему следовало брать пример с Милли и Алессы.

— Возможно, я так и поступил, — отвечает он. — Возможно, именно это и необходимо миру.

Леди Аманза Коллинз разражается проклятьями столь громогласно, что ее бесстрастное лицо вдруг приходит в движение и увядает в морщинах старости и гнева. Она убегает бушевать в свои покои, а его светлость развязывает стражников и бухгалтера.

— Какой долг выплачивается за развод? — спрашивает он бухгалтера, а в голове его так и звучат мелодии любовных песен Алессы и Милли.

И таким должен был быть — мог бы быть — наш конец. За исключением будущего, у которого поистине нет конца.

Милли и Алесса все так же выступают и все так же любят друг друга. Алесса чтит свой новый долг его светлости и не позволяет Милли стереть его, но это не останавливает непрекращающийся поток людей, жаждущих ее помощи. И Милли стирает долг всем, кто ее об этом просит. А те, кому она помогает, взамен оберегают ее от гнева сеньоров и леди, предпочитающих мир таким, какой он есть.

И уже бродят слухи: о новых экспериментах, об инфицированных вирусом, о вновь меняющемся мире — и никто не может предсказать, как же он изменится.

Таким будущее быть не должно. Но, как Милли говорит Алессе одной не такой уж и далекой ночью, когда они прижимаются друг к другу в собственной двуспальной кровати:

— Это единственное будущее, которое у нас есть. Так что придется довольствоваться им.