мускулы и осторожно поставила Яйцо в здоровенную рюмку на ножке. Надо сказать, первоначально это была вовсе не подставка для Первояйца, а переходящий кубок за победу во всероссийских соревнованиях по бегу во сне, который растюпинцы некогда выиграли в честной спортивной борьбе. Поскольку бег во сне так и не вошел в число олимпийских видов спорта и соревнования по нему больше не проводились, кубок навсегда остался в Растюпинске, удивляя всех своими размерами и совершенной бесполезностью. Но дождался-таки своего звездного часа и стал подставкой для Яйца. В общем, нашел свое место в жизни.

Выполнив задание хозяина, дахардяга укоризненно скосила на Савкина мутноватые глазки веб-камер, грустно вздохнула компрессором воздушной подушки и убралась восвояси, то есть в мастерскую. Спать и грезить о модернизации.

А на центральной площади уже вовсю шли последние приготовления к празднику.

Суровые мужики из местной плотницкой артели под многозначительным названием «В топоры!» заканчивали крытую свежеструганной осиновой дранкой-чешуей трибуну для почетных гостей. Не менее суровые молодчики из столичного охранного агентства «Штык-молодец» расчехляли бронефургон, в бойницах которого тускло светились драгоценные яйца Фаберже. Желтолицые передовики фаст-фуда, смахивающие на мелких бесов, кряхтя и охая, устанавливали громадную сковороду «Тефаль» китайского производства над поленницей березовых дров. Очевидно, для изготовления коллективной яичницы, плавно переходящей в омлет. Членки дамского клуба «Росянка», одетые в клубную форму: широкие плиссированные юбки и топики с очень натуралистичным изображением символа клуба, деловито размечали трассу для конкурса «Снеси яйцо». Дерзко блистали на солнышке мускулистые икры «росянок». Наиболее же тренированные части тела скрывались под складками, но тем не менее шибко тревожили воображение городской пожарной команды, скучающей в ожидании неизбежного, по их мнению, пожара. Пожарные, разумеется, все как один были храбрецами и экстремалами. В сторонке топталась группка невыспавшихся столичных тележурналистов. Журналистам было скучно, день не сулил никакой, даже дохленькой сенсации, поэтому пираньи пера то и дело ныряли в загодя развернутые пивной мафией палатки с пивом «Растюпа». Сама пивная мафия, разумеется, числилась среди почетных гостей праздника и должна была прибыть попозже.

В стороне, за уже установленной кованой решеткой, разминались вожатые боевых петухов, немного поодаль погромыхивали доспехами и скрипели арбалетными тетивами участники растюпинского клуба реставраторов «Вот-те-болт». Сегодня им предстояло воссоздать историческую сцену нападения тяжелых арбалетчиков из боевого ордена «Рогоносцев» на основателя города князя Растюпу. В той битве рога арбалетчикам, конечно же, пообломали, и немалую роль в этом сыграли тогда еще дикие, но стихийно симпатизировавшие князю Растюпе боевые петухи, неожиданно для агрессоров появившиеся из леса. Впрочем, реставраторы упорно тренировались и в искусстве стрельбы из тяжелого четырехрогого арбалета давно превзошли «рогоносцев» как в меткости, так и в скорости. Однако петухи тоже кое-чему научились за века, прошедшие с момента достославной битвы, и намеревались на деле отстоять историческую правду. Роль основателя города князя Растюпы исполнял директор местного драмтеатра Аристарх Подрампов. Директор нервничал, отчего его доспехи слегка дребезжали, боевых петухов он, как человек городской и интеллигентный, боялся до дрожи.

Ну и милиции, конечно, было предостаточно.

В общем, когда Савкин положил сотворенное им Яйцо в кубок, установленный на дощатом подиуме, никто этого не заметил. Даже обидно как-то.

Савкин вздохнул, совсем как давешняя дахардяга, и отправился искать начальство, надеясь получить расчет.

А Яйцо осталось посреди городской площади, чистое, как ненаписанная страница неведомого пока шедевра, сияющее белоснежной скорлупой из кристаллического водорода, совершенное снаружи и непредсказуемое внутри.

Праздник, как водится, подкрался незаметно. Только что были предпраздничная суета, неразбериха, бессмысленное кружение народа, и вдруг — вот он, праздник. День яйца.

Музыканты играют, скоморохи скачут по головам, отчаянно взвизгивают незадачливые «росянки» под хохот публики, пятная подолы белоснежных юбок раздавленными желтками, руководство города уже произнесло положенные слова и вместе с гостями из столицы удалилось в спецпавильон откушать и отведать того да сего. Щелкают тугие тетивы четырехрогих арбалетов реставраторов-«рогоносцев», сторожевые петухи на лету ломают арбалетные болты, а исполнитель роли основателя города елозит закованным в доспехи задом на самом верху стальной решетки, поджав ноги в чешуйчатых железных башмаках, и тихонько подвывает не то от энтузиазма, не то от ужаса. Тяжек, однако, актерский хлеб, ну да им, сердешным, не привыкать!

А на Первояйцо никто особенно и внимания не обращает. Так, подойдут, колупнут скорлупу гвоздиком или знак какой-нибудь попытаются намалевать и отойдут. Потому что ни поцарапать Яйцо, ни испачкать невозможно, а если что-нибудь нельзя сломать или испортить — это некоторым личностям даже и неинтересно.

Вон у Фаберже какая толпа собралась, так неудивительно, там под каждым яичком цена проставлена, смотрит народ, дивится, прикидывает, сколько за такую сумму пахать надо, получается, что жизни не хватит. А кто-то, поди, яйца Фаберже на завтрак всмятку кушает — и ничего, не давится.

Короче говоря, получается, что зря Савкин старался и денег оставшихся ему не видать, как боевому петуху Курочки Рябы.

И тут веселую рутину праздника словно взорвало.

На площади появился Дикий Кур собственной персоной. Под крыльями у него болтались участковый Ладушкин с потомком Шуры Балаганова, отчего гордая птица немного смахивала на штурмовик с неуправляемыми ракетами на внешней подвеске. Веселая троица громко орала популярную в этом сезоне египетскую народную песню про шумящий папирус[2].

— Гуляем? — грозно осведомился пернатый покровитель города. — И снова без меня!

При этом он взмахнул крыльями, да так, что стоявший неподалеку фургон с Фаберже чуть не перевернуло, а охрана прямо так и покатилась, остановившись, наверное, только у пивных ларьков.

Ладушкин со столичным жителем, естественно, при этом упали на землю, но, как ни странно, удержались на ногах. Десантура, что с ними поделаешь!

А Дикий Кур, расшвыривая мозолистыми лапами всяческую рыночную чепуху, направился прямо к покосившемуся фургону с яйцами Фаберже, презрительно пробурчал: «Туфта», поскреб ногой, да и прошествовал дальше, не обращая внимания на истеричные вопли «росянок». Так он шагал через праздничную площадь, пока не уперся клювом в скромно стоявшее на подставке Первояйцо.

Тут Кур задумался, немедленно став похожим на обычного петуха, только большого, принялся вертеть пернатой головой во все стороны, наконец заклохтал что-то нежно, а потом взял, да и вспрыгнул на савкинское изделие.

Да так и замер, даже глазищи свои желтой пленкой прикрыл. Насиживает, стало быть.

Тут невесть откуда набежали боевые петухи и принялись разгонять всяких зевак, но старались никого не покалечить. И корреспонденты тоже тут как тут. Сенсация все-таки. Но близко их не подпустили те же сторожевые петухи, так что дело ограничилось легкой свалкой с нарушением некоторых прав свободной прессы, преимущественно с тыльной стороны.

А потом, к ночи, и вовсе все успокоилось.

Ну, поставили растюпинцы памятник нерукотворный, вон их сколько в стране этих памятников. В столице даже примус хотели воздвигнуть размером с летающую тарелку, но передумали. Наверное, керосину пожалели. Керосину-то и самолетам не хватает, а залей его в примус — сопрут.

Так что к следующему утру на площади никого и не осталось, кроме Дикого Кура, восседающего на Первояйце в позе роденовского «Мыслителя», в кольце из сторожевых петухов да Савкина с Ладушкиным. Москвич тоже никуда не делся, дремал себе на куче каких-то ящиков.

Так что, когда белоснежная скорлупа Первояйца сначала треснула, а потом провалилась внутрь себя и из нее появилась маленькая Новорожденная Вселенная, этого почти никто и не заметил.

Вселенная была пушистым черным комочком с красивыми вкраплениями разноцветных звездочек, она шустро покатилась куда-то за проснувшимся Диким Куром, а за ней зашагали строем боевые петухи.