Когда я прихожу на мостик, он одиноко сидит возле объемного тактического дисплея, который мы называем Баком. Глаза у него полны пиктограмм и траекторий. Кажется, я вижу в них и кусочек себя.
— Не расслышала твоего имени, — говорю я, хотя уже заглянула в корабельный манифест. Мы только что впервые увиделись, а я уже лгу.
— Дикс. — Он не сводит глаз с Бака.
Ему больше десяти тысяч лет. Из них он прожил около двадцати. Мне хотелось бы узнать, много ли ему известно, с кем он познакомился за эти жалкие два десятилетия: видел ли он Ишмаэля или Конни? Известно ему, удалось ли Санчесу уладить свой конфликт с бессмертием?
Я хочу знать, но не спрашиваю. Таковы правила.
Оглядываюсь:
— Мы только вдвоем?
Дикс кивает:
— Пока вдвоем. Если понадобится, разбудим еще. Но…
Он замолкает.
— Что?
— Ничего.
Я сажусь рядом с ним возле Бака. Там висят просвечивающиеся клубы и полосы, похожие на замерзший дым с цветовой кодировкой. Мы на краю облака молекулярной пыли. Оно теплое, полуорганическое, там много разных веществ. Формальдегид, этиленгликоль, обычные пребиотики — строительные блоки для создания сложных органических молекул. Хорошее место для быстрой стройки. В центре Бака тускло светится красный карлик. Шимп назвал его DHF428 по причинам, которые меня давно перестали заботить.
— Рассказывай, что к чему, — говорю я.
Он бросает на меня нетерпеливый, даже раздраженный взгляд:
— И ты тоже?
— Ты о чем?
— Как и другие. На других стройках. Шимп может просто выдать все данные, но они все время хотели говорить.
Черт, его линк все еще активен. Он
Я выдавливаю улыбку:
— Просто культурная традиция, наверное. Мы о многом говорим, это нам помогает… снова воссоединиться. После таких длительных отключений.
— Но это же так медленно, — жалуется Дикс.
Он не знает. Почему он не знает?
— У нас еще половина светового года, — напоминаю я. — Мы куда-то торопимся?
Уголок его рта дергается.
— Фоны вылетели по графику. — После его команды в Баке возникает сгусток фиолетовых искорок, они в пяти триллионах километров перед нами. — По большей части все еще сосут пыль, но им повезло: нашли пару больших астероидов, и перерабатывающие установки рано запустились. Первые компоненты уже выделены. Но потом шимп заметил эти флуктуации солнечного излучения, в основном в инфракрасной области, но на границе видимого спектра. — Картинка в Баке мигает: пошла ускоренная запись изображения звезды.
И точно, она мигает.
— По-моему, интервалы между вспышками не случайные.
Дикс чуть наклонил голову, не совсем кивнув.
— Выведи динамику во времени. — Я так и не смогла избавиться от привычки слегка повышать голос, обращаясь к шимпу. Искин послушно (вот что самое смешное) убрал космический ландшафт и заменил его на
— Повторяющаяся последовательность, — сообщил Дикс. — Яркость самих вспышек не меняется, но интервалы между ними возрастают в логарифмической зависимости, с циклом в 92,6 секунды. Каждый цикл начинается при 13,2 километра в секунду и со временем деградирует.
— А нет ли вероятности, что это природное явление? Маленькая черная дыра, болтающаяся возле центра звезды… или что-то в этом роде?
Дикс как-то нелепо тряхнул головой, изобразив отрицание:
— Но сигнал слишком прост, чтобы содержать много информации. На реальный диалог не похоже. Скорее… на крик.
Отчасти он прав. Много информации там быть не может, но ее достаточно. Например: мы умные. Мы достаточно могучие, чтобы управлять яркостью целой чертовой звезды.
Возможно, здесь все же не очень удачное место для строительства.
Я поджимаю губы.
— Звезда подает нам сигнал. Ты это хотел сказать.
— Может быть. Подает сигнал кому-то. Но он слишком простой для «розеттского» сигнала. Это не сжатый архив, он не может сам себя распаковать. Это не последовательность чисел Бонферрони или Фибоначчи, не число пи. И даже не таблица умножения. Не за что зацепиться.
Но все же это разумный сигнал.
— Нужно больше информации, — говорит Дикс, проявив себя повелителем ослепительно очевидного.
— Фоны, — киваю я.
— Э-э… при чем тут они?
— Мы расположим их в виде массива. Используем много плохих глаз для имитации одного хорошего. Это быстрее, чем запустить туда обсерваторию на большой скорости или изготовить ее на месте.
Его глаза расширяются. На мгновение он выглядит почти напуганным, непонятно почему. Но этот момент проходит, и он снова делает нелепое движение головой:
— Это отвлечет слишком много ресурсов от строительства, так ведь?
— Отвлечет, — соглашается шимп.
Мне хочется фыркнуть, но я сдерживаюсь:
— Если тебя настолько заботит соответствие контрольным точкам нашей стройки, шимп, то оцени потенциальную угрозу, создаваемую неизвестным разумом, достаточно могущественным, чтобы контролировать энергетическую отдачу целой звезды.
— Не могу, — признает он. — У меня недостаточно информации.
— У тебя вообще нет информации. О чем-то таком, что может при желании остановить всю нашу миссию. Так что, может быть, тебе следовало бы что-то разузнать.
— Хорошо. Фоны перепрограммированы.
Подтверждение высвечивается на переборке — сложная последовательность танцевальных инструкций, которую «Эри» только что выстрелил в пустоту. Через шесть месяцев сотни фонов — самовоспроизводящихся роботов — станцуют вальс и выстроятся в импровизированную наблюдательную решетку. Еще через четыре месяца у нас может появиться для обсуждения нечто более веское, чем вакуум.
Дикс смотрит на меня так, словно я только что произнесла магическое заклинание.
— Шимп может управлять кораблем, — говорю я ему, — но он до омерзения тупой. Иногда нужно просто сказать ему, что делать.
Он выглядит слегка обиженным, но под обидой безошибочно угадывается удивление. Он этого не знает. Он
Кто, черт побери, растил его все это время? И чья это проблема? Не моя.
— Разбуди меня через десять месяцев, — говорю я.
Он словно никуда не уходил. Я снова прихожу на мостик, а он уже там, смотрит на тактический
